Почему вдруг вспомнилось это сегодня? Быть может, потому, что уже который месяц по городу идут нехорошие слухи? Давно погибший мальчик восстал, преданный тоже рвется к жизни, и Эо была последней, кто его бы в этом обвинила. Жаль немного жертв, но что делать, если на другой стороне твоя жизнь и разум? Да и начинал он древний ритуал, едва ли будучи в своем уме. А может, такое странное ощущение потому, что ходят слухи о новом Палаче?
Магистр беззвучно усмехнулась, перекатывая яблоко в пальцах. Подбросила вверх, швырнув маленький кинжал, выхваченный из волос, – рассеченное надвое яблоко упало на колени. Она не видела в полном смысле этого слова, как видят другие, но тем не менее и не была слепа, как считали.
Просто прорицатели видят иначе. За все надо платить. Тогда, многие тысячелетия назад, она этого не понимала и поступила глупо. Поверила сплетням. Отступилась. Полно, Эо, не прячься за этими двусмысленными формулировками. Ты предала. Своего возлюбленного, бога – пусть и не своего. И из-за чего? Из пустой, глупой ревности. Какими же жестокими и бездушными бывают смертные! Вой не вой, прошлого не вернешь. Она сторицей за свою глупость заплатила: смертью своего так и не рожденного сына, пытками, преследованиями, веками мучений, когда от нее прежней уже вовсе ничего не осталось. Но покоя боги и нелюдь ей не давали – слишком огромен был страх перед древним богом и всеми, кто с ним соприкасался. Это сейчас воспоминания многих поблекли, да и у змейки слишком сильные защитники, и то жизнь ее висит на волоске. Илшиарден, гордый упрямец… Иногда Эо его ненавидела за то, что он мог бы вернуть Айра Ши, но отказывался верить, предпочитая собственную независимость.
Нет, она понимала его. И не могла осуждать. Каждый заплатит за свои проступки сам. В срок. И она тоже, наверное, еще долго будет платить по счетам. Самое горькое то, что она лишена возможности чуять силу древнего, да и в видениях своих богов она видеть не может. Только доживать столько, сколько отпущено, скрываясь под мороком мужчины – впрочем, не очень-то и пришлось менять, слишком многое в ней изменилось.
Шум ветра отвлекал от тяжелых мыслей, как и барабанящие по стеклу капли первого весеннего дождя.
Ветер, звезды.
Мир опрокинут мой,
Пополам разрезан – из раны сочатся сны,
Крик – бессильный, отчаянный и немой,
Вздох последний – все мы обречены…
Право, песня выходит дрянная, да и голосок такой, что пьяниц только пугать. Искры магии вьются в воздухе в невидимом танце. В храмы ей путь заказан, не узнать, о чем шепчутся жрецы, да и последние змейцы она была в отъезде по поручению императора, лишь недавно вернувшись в столицу.