Острые когти справились с разрезами не хуже кинжала. Карри даже не поморщился, и Рин стиснула зубы, стараясь не кривиться. Это всего лишь порез. Непонятные строчки древнего языка, тяжелое давление магии и кровь, на миг ставшая серебристой.
Все-таки родственники.
– Твоя мать будет рада! – И крепкие, сильные руки мгновенно прижимают к телу. Мать? Может быть, а может, и нет. – И я рад. Очень. Прости, девочка моя, мы не предполагали, что реакция будет такой острой, да и…
Не надеялись, что она в самом деле его дочь. Он не договорил, но это было и так понятно. Нет никаких восторженных криков, слез, выступающих на глазах, еще чего-то столь же сентиментального. С детства она пугала окружающих излишней сдержанностью, граничащей порой, казалось, с бесчувственностью. Похоже, это передалось ей от отца. А могло ли быть иначе при их даре? Не спасало ли это мужчине жизнь и не спасет ли теперь ей? Защитная реакция?
Зато было тепло чужих объятий и мощная аура, что укрывала и защищала ее, вливала силы, подлечивала незаметно энергетические каналы, позволяя тихо выдохнуть и расслабиться, чувствуя, как невольно сжимает горло. Нет, это не слезы, просто облегчение. Привязанность. Благодарность. Сейчас их ауры и силы словно сливались воедино, стремясь восполнить нехватку в жизни друг друга.
Они оба и вовсе забыли, что в кабинете есть кто-то еще.
– Что ж, Илшиарден, я за тебя искренне рад, – негромкий голос заставил обоих вздрогнуть, – как и за вас, милая дана. Это было, безусловно, несколько неожиданно. – Невозмутимый дан Шасс и правда выглядел несколько ошарашенным. Длинные пальцы все еще с силой сжимали исшир – магическую палочку для письма, в которой был зачарован весьма солидный запас чернил. – Что, впрочем, не умаляет той причины, по которой мы все здесь собрались. Илшиарден, будь любезен, отпусти сейчас свою дочь и скажи, почему сейчас ты ее не можешь признать?
Пальцы отца на плече стали ледяными. На мгновение, кажется, закружилась голова. Кто такой этот дан Шасс, что так разговаривает с карри, с Верховным Судьей? Ноги стали ватными, но благо стул был недалеко. Отец сел рядом, продолжая крепко держать ее за руку, поддерживая, но лицо стало хмурым, почти мрачным.
– Боюсь, твой декан прав, Дейирин. – Золотые глаза вспыхнули ярче, когда он с какой-то особой нежностью выговорил ее имя.
Так, что хотелось отбросить всю мишуру, всю сдержанность, обнимая его. Но… не сейчас. Может быть, позже, когда они лучше узнают друг друга. А сейчас просто жизненно необходимо понять, что происходит. Похоже, она все-таки вляпалась в высокую политику глубже, чем ожидала.