Шоссе в никуда (Горский) - страница 19

Кардиомонитор равномерно попискивал. Некоторое время Илья заинтересованно разглядывал проплывающие по экрану кривые, каждый пик которых символизировал очередной удар никак не желающего останавливаться сердца. Лунин вновь взглянул на белое безжизненное лицо. Оно было абсолютно неподвижным, казалось, уже навеки погрузившимся в царство вечного покоя, и лишь торчащая изо рта пациента гибкая трубка, подсоединенная к аппарату искусственной вентиляции легких, оставалась последней тонкой нитью, удерживающей Веретенникова в мире все еще живых людей.

— Ну, Яков Моисеевич, и что вы скажете? — Лунин оглянулся на стоявшего рядом заведующего отделением, маленького, уже немолодого мужчину с лицом напоминавшим Бориса Березовского в период его лондонского одиночества.

— Честно скажу, Илья Олегович, не знаю, — развел руками врач.

— Что именно вы не знаете? — уточнил Илья. — Мне бы хотелось понять, когда я смогу пообщаться с вашим пациентом.

— Ах это. — Яков Моисеевич окинул Лунина оценивающим взглядом. — Ну, если вы будете контролировать лишний вес, то, думаю, лет через тридцать пять — сорок эта беседа вполне может состояться. Хотя, в наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Но за весом вам последить надо, это точно.

— Я не понял, — нахмурился Илья, — вы что, думаете, что он еще лет тридцать вот так пролежит?

— Ну что вы, — завотделением ласково улыбнулся, — думаю, этот пациент надолго у нас не задержится. Я понимаю, с точки зрения этики, пока человек жив, так говорить не совсем корректно, но ведь вас интересует реальное положение дел. А вот вы, господин следователь, вполне еще поживете. Но насчет веса примите мой совет к сведению.

— Непременно, — искренне пообещал Лунин.

— Могу вам в Среднегорске порекомендовать хорошего диетолога. — Яков Моисеевич подхватил Лунина под локоть и увлек его за собой из палаты. — Згут Михаил Абрамович, замечательный специалист, чудеснейший! А если вы скажете, что от меня, он непременно сделает вам скидочку, небольшую, конечно.

Дверь за вышедшими людьми закрылась, и Андрей Веретенников остался в палате один. Кардиомонитор продолжал уныло попискивать, слишком редко для того, чтобы считать человека, к которому он подключен, живым, но все же недостаточно редко, чтобы признать его окончательно мертвым. Мозг Андрея глубоко спал. Он не заметил визита Лунина и не услышал слов Якова Моисеевича, он вообще не воспринимал настоящее. Впрочем, своего прошлого он тоже не помнил, так же как и не знал, есть ли у него будущее.

Он увеличил угол подъема беговой дорожки еще на градус и удовлетворенно улыбнулся. Организм работал как часы, причем часы очень хорошие, возможно даже, швейцарские. Хотя, кто сейчас носит швейцарские часы? У кого денег нет, те о них могут только мечтать, ну а те, у кого деньги водятся, сплошь украшают запястья сделанными в Китае умными часами, позволяющими не расставаться со своим телефоном даже в те редкие минуты, когда он не лежит в кармане. Такое ощущение, что швейцарские часы ввозят в Россию исключительно для того, чтобы их могли потом показывать в выпусках новостей, рассказывающих о задержании очередного коррумпированного чиновника, полицейского или губернатора. У них почему-то непременно обнаруживаются залежи этих шедевров часового и ювелирного мастерства. Андрей положил ладони на рукоятки беговой дорожки и взглянул на монитор. Сто сорок… сто сорок пять. Нормальный пульс, пожалуй, можно еще немного прибавить скорости. Вот откуда у них столько этих часов берется? Неужели покупают? Вряд ли. Он сам человек совсем не бедный, но у него всего штуки три или четыре валяются где-то в столе. Уже и не помнит, когда надевал последний раз. Нет, наверняка не покупают. Значит, дарят. Точно дарят! А зачем? Зачем дарить человеку что-то ненужное, да еще такое, чего у него и так хоть отбавляй? А потом этот человек, в общем-то неглупый и вполне солидный, выглядит на экране полным идиотом, когда стоящий рядом с ним здоровенный бугай в натянутой на лицо балаклаве демонстрирует телезрителям коробку с несколькими десятками дорогущих часов. По одной этой картинке сразу становится все ясно — эта мразь, которая еще вчера проводила совещания в своем кабинете, делая вид, что радеет за благое дело, на самом деле воровала по-крупному. На этом, в принципе, можно расследование и заканчивать, да и суд — лишняя трата времени. Посчитать, сколько там часов у него в этой коробке накопилось, да и выписать по годику за каждый «Ролекс». А что? Быстро, эффективно, а главное, электорат будет доволен. Он вновь коснулся ладонями датчиков пульсометра. Сто пятьдесят пять… сто шестьдесят. Выше задирать планку явно не стоит, все же уже не пацан. Он уменьшил угол наклона на два градуса и сбавил скорость до десяти километров в час. А что, если эти самые часы им дарят не просто так, не от отсутствия хоть капли фантазии, а со смыслом? Если это своеобразный намек, мол, время твое тикает потихоньку, скоро все выйдет. Этакая черная метка, только вручают ее не один раз, а несколько, чтобы до человека постепенно дошло. И у каждого есть свой лимит этих меток, согласно званию и занимаемой должности. У полковника МВД, к примеру, десять «Патек Филипп» и пять «Брегетов», у такого же полковника, но уже из ФСБ — вдвое больше, у губернатора или генерала к коллекции фээсбэшного полковника можно добавить еще десяток «Ролексов» или «Улиссов». Хотя, тут конечно большой вопрос, к кому надо приравнивать губернатора, к генералу ФСБ или только к полковнику? Нынче такие полковники пошли, что, пожалуй, любого губернатора переплюнут.