И его железная рука все более и более приподнимала стол.
А несчастный кадет, в тщетных усилиях освободиться от этой пытки, словно под прессом, все более и более сплющивался, повторяя уже едва внятно: «Довольно!.. Довольно!..»
Ловкачи же как и их командир, застыв на местах, на миг отеряли дар речи.
Наконец, натешившись, Паскаль опустил руку и поставил стол на пол.
Вергриньон, скорчившийся, посиневший, задыхающийся, походил на раздавленную жабу при последнем издыхании.
– Ну что, Ла Пивардьер, пойдем уже? – сказал Паскаль. – До свидания, господа.
И, простившись с хозяином и его друзьями, охотник на негодяев спокойно вышел из зала, под руку с Антенором.
Если бы проклятиями можно было уничтожить человека, то, конечно, Паскаль Симеони был бы недалеко от своей погибели по выходе из кабака «Крылатое сердце». Но проклятия бессильны. И это к счастью, потому что злодеи – а лишь они их используют и злоупотребляют ими – вскоре уничтожили бы весь мир.
Сильное волнение последовало в кабаке Рибопьера после ухода Паскаля, наложившего на Вергриньона столь странное наказание. Некоторые из ловкачей с криками окружили нормандского кадета, который уже начал приходить в себя. Другие, не менее крикливые, обступили командира, спрашивая, какую месть придумает он этому грубияну, который в виде шутки позволяет себе делать из человека лепешку! Но следует отдать Лафемасу должное; он выглядел не более тронутым криками одних, чем жалобными стонами других.
Возможно, он говорил себе, мысленно, что Паскаль Симеони в конечном счете заслуживает скорее одобрения, нежели порицания. Его хотели задушить, а он только придавил своего противника, и был, несомненно, вправе это сделать.
Даже будучи негодяем и исполнителем темных замыслов кардинала де Ришелье, Исаак де Лафемас не переставал оставаться человеком здравомыслящим.
Во время этого смятения Рибопьер, хозяин кабака, протиснулся сквозь шумную толпу и подал амфитриону письмо.
– От кого? – спросил Лафемас.
– Не знаю, сеньор, – отвечал кабатчик. – Мне передал его лакей, который ждет ответа. Лакей, как видно, из хорошего дома, он ждет в большом зале.
Лафемас распечатал письмо и прочел следующее:
«Вы преданы кардиналу-министру; вы любите золото. Хотите оказать его преосвященству полезную услугу? Хотите получить двадцать пять тысяч ливров? Вам немедленно будут предложены гарантии и задаток».
Подписи не было. Кто бы мог писать ему такое? Друг или враг? Было это дело или же западня?
Лафемас перечитывал записку, изучая буквы, словно надеялся, что они скажут ему что-нибудь о писавшем. Действительно, о людях часто можно судить по почерку. Но этот не поддавался анализу. Твердый, хотя и беглый, чистый, правильный, хотя и непринужденный, – по такому не определишь даже, мужчине он принадлежит или же женщине.