Люблю… Фирмен не знал русского, но в некоторых случаях ум заменяет знания. И, придя на помощь разуму, память студента позволила ему вспомнить о том, что во дворце он слышал о некой проживающей в Париже богатой иностранке, русской, которая была какое-то время любовницей графа Анри де Шале.
«Анри, 15 февраля 1625 года, – говорил он себе, перечитывая. – 15 февраля 1625 года, дорогая для Татьяны дата. Вероятно, дата их первого свидания!»
И он понял, что значит: «Люблю».
«Очевидно, этот портрет принадлежит русской даме, – рассуждал он. – Да, только влюбленная и богатая женщина может украсить так предмет своего обожания. Что же мне теперь делать? Отдать его или нет? Во всяком случае, лучше отдать, – решил он. – Если более уже не любят, то все-таки будут признательны за возвращение дорогих бриллиантов, а эта признательность, может быть, будет для меня гораздо выгоднее той суммы, какую я выручу от продажи этих камней. Но если все еще любят? Татьяна Илич богата, а следовательно, и могущественна. Конечно, я рассчитываю на протекцию графа де Шале… но кто поручится, что мне удастся ее добиться? Тогда как, заработав важной услугой расположение этой женщины… Впрочем, если ее и не любят уже, но она любит, то не имеет ли наше положение сходства? А кто знает, какие последствия могут произойти от симпатии двух оскорбленных сердец? Не говорили ли мне также, что она занимается магией, эта русская? Подумаешь! В магию я, конечно, не верю… но верю в ученость… в отмщение. Да и к чему мне красть эти бриллианты, когда в моем распоряжении гораздо больше золота, чем я трачу! Определенно, признательность этой дамы даст мне больше, чем могли бы дать эти камни. Завтра же отнесу этот портрет».
И с этим решением Фирмен Лапрад, зажав портрет в кулаке, улегся и безмятежно уснул.
Наутро, наведя справки об адресе русской, он предстал перед Татьяной Илич.
Она же провела самую мучительную ночь, горюя о потере дорогого для нее украшения.
Утром, при докладе о незнакомце, желающем ее видеть, Татьяна, объятая неким тайным предчувствием, велела немедленно провести его к ней.
Первое, что бросилось ей в глаза, был футляр, который Фирмен Лапрад держал в руке.
– Ах! – вскричала она, подбегая к молодому человеку. – Кто бы вы ни были, даже если вы сын палача, клянусь, что отныне я ваш преданный друг! Даже если вы попросите у меня награды, вдвое большей, чем стоит эта вещь, клянусь, я дам вам ее.
«Вот как! – подумал Фирмен Лапрад. – Она все еще любит… следовательно, можно рассчитывать и на признательность!»
– Сударыня, – молвил он, – я сам богат и не требую никакой награды от вас за то, что исполнил свой долг. Но если вы удостоите меня вашей дружбой, я приму ее с благодарностью, как утешение в моей печальной жизни. Должен вам сознаться, я очень несчастен в любви. Могу вас заверить, однако, что вам не придется краснеть за эту дружбу. Не будучи знатного происхождения, я, однако же, еще не дошел до того в этом мире, когда люди вынуждены наклоняться в грязь или кровь, чтобы пожать вам руку.