То был тонкий намек на первую – несколько преувеличенную по форме – клятву Татьяны, и та покраснела.
– Простите мне экстравагантность моих слов, сударь, – сказала она, – но если бы вы знали, как я настрадалась, думая, что навеки рассталась с этим портретом.
– Понимаю, сударыня. Меня зовут Фирмен Лапрад; я изучаю право и после смерти родителей воспитывался дядюшкой, бароном де Ферье, троюродным братом господина графа Анри де Шале.
Татьяна вздрогнула.
– А! – произнесла она. – Так вы знакомы с графом?
– Нет, сударыня, еще не имел этой чести. Но не стану от вас скрывать, что в самом скором времени – когда я буду произведен в адвокаты – я рассчитываю при поддержке господина де Ферье заручиться благорасположением господина главного гардеробмейстера короля.
– В котором, вероятно, он вам и не откажет, сударь
– Полагаю, но, по правде сказать, хотя я и желал бы возвыситься… однако не честолюбие занимает первое место в моем сердце.
– Да, вы говорили, что несчастны в любви. Но несчастье такого рода не вечно… Иногда преданностью и постоянством можно невольно заставить полюбить себя того… кто вас не любит… или перестал любить! В противном же случае… нужно постараться забыть.
Фирмен Лапрад пристально взглянул на Татьяну.
– И вы забудете Анри де Шале? – спросил он.
– Нет! О, нет! – прошептала она, побледнев. – Но… я еще надеюсь…
– Что господин де Шале вернется к вам. От души желаю вам, сударыня, осуществления этой мечты! Но я не так счастлив, как вы; у меня нет надежды! Меня не любят… и никогда не полюбят!
– Что заставляет вас так полагать?
– Все… сила обстоятельств; характер той, которую я люблю. Наконец, предчувствие, этот тайный голос, который никогда нас не обманывает!
– Э! Все это может еще перемениться…
– Нет, я не обманываю себя на этот счет! Женщина, которую я люблю, не просто меня не любит… она мена ненавидит.
– Она знает о ваших чувствах?
– О! Если бы она о них знала, то к ее ненависти присоединилось бы еще и презрение.
– Презрение! Разве ваша любовь из тех, которую отвергают человеческие или божеские законы?
Фирмен Лапрад пожал плечами.
– Подчиняется ли любовь, это всепожирающее пламя, каким-либо законам? Моя любовь еще не преступна, но сделается таковой!.. И кто виноват, однако, что это чувство, как пламя, овладело всеми моими помыслами, душой и сердцем? Теперь уже для меня нет надежды, так как через месяц эта женщина будет принадлежать другому, и тогда, чтобы не сделаться действительно презреннейшим созданием в мире, я покончу с собой!
– Неужели вы решитесь на столь ужасный поступок? – вскричала Татьяна, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с лица Фирмена, на котором так красноречиво выражалась вся игра его внутренних бурь.