Именно в Рождество я чаще всего замечаю перемены в вещах. Мы собрались за рождественским столом. Бабушка – в своей любимой твидовой юбке-миди и бирюзовой блузке с высоким воротничком, которые она бережет и надевает только по особым случаям. В последнее время она не совсем в себе, на грани деменции, но сегодня празднует с нами. Несколько лет назад бабушка перебралась в дом по соседству – когда стало совсем невмоготу жить одной в большом старом доме в северной части города. Вернувшись, она заявила всем, что ее зовут Мэри, хотя на самом деле – Мораг. Она думала, что так будет проще запомнить – но я никак не могла отделаться от мысли, что бабушка оставила частичку себя в своем старом доме на Мэнор-уэй. Мэри-Мораг смешлива, несмотря на путающиеся в голове мысли, и с нетерпением ждет обеда.
Мне четырнадцать, я все еще пытаюсь свыкнуться с новой ролью подростка, несмотря на непослушные волосы и бремя самопознания. Моему старшему брату – шестнадцать, он едва проходит в дверной проем и пытается скрыть волнение за агрессивными перепадами настроения. Младшему брату всего восемь. Именно из-за него мы до сих пор отправляем списки подарков через дымоход, оставляем морковку для Рудольфа и с надеждой подвешиваем чулочки над камином. Разумеется, он все понимает и, в свою очередь, наверняка делает это ради меня. И я это ценю.
Мама на кухне в толстых перчатках-прихватках достает из духовки противень с жареной картошкой – снаружи она хрустящая, а внутри необыкновенно мягкая. Мамины щеки раскраснелись от жара печи – или от гордости, что сегодня ее суп удался на славу. Один раз в году нам позволено есть все, что захотим, а хотим мы рождественский обед. Папа вырезает из дерева.