— Знаете, а теперь мне хочется смеяться над вами, дорогой Лель. Разве это я вырубал лес? Лично я?
— Нет. Но такие же умники, как и вы, мудрецы, которые все знают. Вы нас хотите учить. К счастью, нас, молодых, много.
— Вы прямо, как на молодежном митинге речь произносите!
— А вы — как на собрании учителей-пенсионеров. Да что с вами говорить! — махнул он рукой. — Могу дать вам разрешение на отстрел кабана. Дать?
— Вы очень любезны, я охотно воспользуюсь. Хоть и не собираюсь здесь долго задерживаться.
— А костел в Подгродеце вы не будете расписывать?
Значит, и он уже знает об этом. Все знают и все рассуждают примерно так: приехал сюда Борис Рутский, художник из нашего прихода, может нам пригодиться, пусть распишет костел. Посмотрим, что он за художник, на что способен. Может, он сделает роспись под Пикассо, вкривь и вкось, одно поперек другого.
Борис помнил костел в стиле доморощенной готики, созданном под сильным влиянием печников и кафельщиков, которые на все, что выходило из их рук, наляпывали глазурованные карнизы и канты; ну как расписать интерьер, в котором есть только окна да обычная костельная мебель, алтари напоминают кафельные печи, амвон, исповедальня, купель — шедевры мастеров-колесников, плафон состоит из продырявленных зонтов, а из дыр свисают разномастные подвески…
— Значит, вы не будете расписывать костел?
— Нет, не буду.
— Я сразу сказал. Даже пари заключил.
— Значит, выиграли.
— Вот именно. Я же сразу сказал.
— Что сказали?
— Что вы не возьметесь, даже если хорошо заплатят. Потому что у вас есть эти самые принципы.
Борис так и не понял, что имел в виду Лель, то ли он смеялся, то ли говорил серьезно, уважал принципы или же, наоборот, презирал их.
— А вы как думаете, должен я расписывать этот костел?
— Я не думаю за других. Возьмете разрешение на отстрел? У меня бланки со штампом, только вписать.
— Буду вам признателен.
— Лесничий не передавал, ждать мне его?
— Нет, не передавал.
— Тогда я вечером зайду. До свидания.
Борис после ухода Леля почувствовал усталость, хотелось спать, он прилег в конторе на старой длинной кушетке и тут же перенесся в Подгродецкий свежерасписанный костел. У всех богородиц были лица Калины Колодзей, и почти все они были без одежд. Матеуш стоял на амвоне и кричал: «Люди, что вы с ней сделали?!» В костеле были узкие зарешеченные окна, и под окнами клубился кадильный дым, кто-то громко пел «Veni Creator»[6] на мотив любимой песни «Эй, там убили, да-а-а». Звенели звонки прислужников, прислужники были в мундирах, потом послышался гудок мотоцикла. Над Борисом стоял Матеуш.