Он зашагал, посвистывая, в направлении луга и ольшаника, не пошел вдоль озера, откуда пришел, он направился по Демболенскому участку в деревню, решил навестить Матеуша. Но случилось так, что он его встретил на лесной просеке; Матеуш ехал на мотоцикле и чуть не проскочил мимо, не узнав его, так как было темно. Феликс окликнул его во весь голос, и Матеуш остановился.
— Это ты?
— Я.
— Счастье ищешь?
— А ты ищешь жерди?
— Откуда ты знаешь?
— Я все знаю. Был на Желтом пруду…
— Свой обрез искал?
— Я встретил этого, знаешь, который Рыжего убил и потом меня схватил, с ним, наверное, Борис знаком, они из одного охотничьего общества. Я думаю, что он в штаны наложил, как меня увидел.
— Не связывайся с ними. Прошу тебя! Нашел свое ружье?
— Думаешь, я тебе скажу: нашел и спрятал там-то и там-то, или скажу, что у меня дома еще одно. Не лезь не в свое дело, Матеуш, здесь не тюрьма, ты лучше за своими подчиненными смотри, чтобы жерди не таскали.
— Ты про жерди знаешь?
— Знаю.
— Гловацкий?
— Телевизор он купил, когда Лель работал. Ты-то лучше за ним присматривал.
— Говори, раз начал. Где жерди-то?
— Где им быть? В Слотыни.
— Я туда и еду.
— Подбрось меня в деревню.
Когда Матеуш проезжал мимо своего дома, ему показалось, что тропинкой вдоль шиповника шла Калина, но не остановился, не хотелось терять времени, до Слотыни было довольно далеко. И Калине показалось, что проехал Матеуш, это его мотоцикл так трещит, а возможно, она и ошиблась; хотела было выбежать на дорогу попасть в свет фары, но не успела, сноп света опередил ее и стало опять темно. В тени живой изгороди стоял Борис.
— Удрал от тебя?
— Как ты меня напугал, Борис.
Когда-то было так же, но «когда» это могло быть, наверное, очень давно, она не была еще женщиной, но голос у нее был такой же, в нем больше смеха, чем робости; а было так: она сидела на копне сена и перебирала бусы, он тихонько подкрался сзади и прикрыл ей осторожно глаза; она тотчас заслонила рукой довольно глубокий вырез на голубой кофточке, заслонила груди, которые проглядывали сквозь легкую ткань, так как она еще не носила лифчика, еще не была женщиной, и сказала: «Борис, как ты испугал меня». Она сползла с копны, придерживая руками юбку, вся порозовевшая, светящаяся, и, смеясь, сказала: «Жених уже, а балуешься как школьник». Кажется, это было воскресенье, а может быть троица, Калина пахла аиром, а может быть, это пахли луга; он долгие годы не вспоминал об этом, и только сейчас картины прошлого ожили, но они были уже печальны и молчаливы, как мыльник. Мыльник растет на межах и вдоль заросших проселков, склонив стебелек, покачивает прозрачными коробочками, а в них маленькие, плоские и твердые зернышки цвета сухой зелени; кузнечик по ошибке прыгнет на коробочку мыльника и молчит, не стрекочет, лапки почистит и удирает; мыльник, когда созреет и высохнет, от легкого дуновения ветерка бренчит своими коробочками, а если шмель его заденет или стрекоза, он отряхнется и бренчит; давно не встречался Борису мыльник, здесь, в низине, он не растет, а может быть, растет только для детей, во время войны на возвышенностях он тоже не встречал мыльник, а может, и не искал, забыл о нем, не подумал, что его не будет, заранее никогда не знаешь, что следует запомнить или захватить с собой на память, в каких местах сохранять за собой возможность возвращения, а какие бросать навсегда.