Охотник встал, положил ружье на стульчик, расстегнул брюки и стал мочиться прямо в воду; Феликс одним прыжком очутился рядом с ним, схватил ружье.
— Руки вверх!
Охотник едва не свалился в воду, в последний момент схватился за ветлу и удержался.
— Застегни портки.
— Что, что это такое?
— Разве мы незнакомы?
— А-а, это вы. Как вы сюда попали?
— Попал. И на вас напал. Как раз там, где надо.
Охотник трясся от страху и смотрел, будто загипнотизированный, на дуло собственного ружья.
— Вы поаккуратнее, я снял с предохранителя.
— Очень хорошо. В таком случае не шевелитесь.
— Пожалуйста, отдайте мне ружье.
— А то вы заплачете? Давай, реви!
— Что вам от меня нужно?
— Вы очень хорошо знаете. Клянусь, паскуда, здесь, на этом месте, что ты мне заплатишь за Рыжего. Я свое слово держу, а клятву и подавно.
— Сколько вы хотите за эту собаку, пожалуйста, я заплачу, разумеется, заплачу.
— Да я не о деньгах. Собака где-то здесь сгнила, я еще костей не нашел. И с тобой будет то же. И костей никто не найдет. Суну по камню в карманы, и рыбам будет чем полакомиться.
— Вы не сделаете этого.
— Сделаю, клянусь богом, сделаю. Ничего здесь трудного нет. Это куда легче, чем застрелить собаку, хорошую собаку. Ну, прощайся, читай молитву, хотя, может быть, ты неверующий…
— Вы изволите шутить.
— Нет, не изволю. Я не из тех, кто шутит. Ну, готов?
— Э-э-эй! — заорал охотник. — Спасите! Спасите!
Феликс громко расхохотался.
— Бесполезно, дорогуша. Здесь нет ни одной живой души. Я проверил. Да не ори ты, небось полные штаны наложил, жена тебя, беднягу, домой не пустит. Будешь знать, герой, как убивать чужих собак, поди еще в суд на меня подашь за оскорбление личности. Сам видишь, что мне необходимо убрать тебя.
— Не буду я в суд подавать, с чего вы взяли?
— Даешь слово?
— Даю.
— Вот видишь. Твое слово ничего не стоит, но с меня хватит твоего страху. Ты не пожалел Рыжего, а я тебя пожалею, хотя ты не стоишь моей собаки. Не таращи так глаза, хочу дать тебе добрый совет, может пригодится. Ты еще не стар, не строй рожи, мне тошно на тебя глядеть. Так вот, слушай, тебе кажется, что ты важная персона, что за те деньги, которые ты уплатил за ружье и за эту шляпу и за все, что там у тебя есть, ты купил все, весь мир, а остальные, ну, например, я — просто букашки, которые должны забиться в угол, как только ваша персона здесь появится. А я тебе скажу, что я сюда пришел первым и здесь останусь, и меня не запугаешь ни ученостью, ни судом, ни тюрьмой; всех не осудишь, не засадишь в тюрьму. Ходишь ты здесь как господин и создатель, без дубинки к тебе не подступись, и кажется тебе, что все здесь твое, ты ходишь павлином и не знаешь, как смотрят на тебя люди. Ни за что упрятал человека на год в тюрьму, — так говорят люди и плюют тебе вслед, плюют, а ты думаешь, что это дождь. Смотри! Я сейчас уйду, но приду сюда еще не раз, меня ты теперь будешь остерегаться, но остерегайся и других, они, может быть, злее меня. Нечего людям наступать на пятки, если они тебе не наступают, нечего им силки расставлять, если они тебя обходят стороной, нечего им желать зла, если они тебе зла не желают. Ружье будет на первой копне сена, всего хорошего, пан охотник, а впрочем, возьми свое ружье, я не боюсь тебя, ты не станешь в меня стрелять, не так уж ты глуп, не то что этот Манусь, впрочем, ты его не знаешь; и незачем тебе рассказывать. Собаку мне жалко, но ее уже не вернешь…