— Значит, ты поедешь в этот санаторий? — обрадовалась Здися, и Борис не знал, радуется ли она его отъезду или тому, что он попадет в санаторий, где его рука может частично поправиться.
— Я поеду в Демболенку.
Он хотел добавить, что раненая птица возвращается в свое гнездо или что-нибудь в этом роде, но сдержался, ждал, что скажет Здися, в ней проснется ревность, она попрекнет его Калиной, которую он тридцать раз писал и к которой хочет теперь ехать. Может быть, она скажет: «Не уезжай, Борис, я буду скучать без тебя, буду волноваться», может быть, девочки кинутся ему на шею: «Папочка, останься!»
— И оборудование мастерской заберешь?
— Нет, ничего не заберу, хочу полностью отключиться. И машину тебе оставлю.
С машиной получилось глупо, теперь она скажет: «Оставишь, потому что у тебя нет другого выхода, не нанимать же тебе шофера, вынужденное великодушие».
— Если ты думаешь, что так будет лучше.
Вот и все. А что думает она? Это ведь она думает, что так будет лучше, она произнесла слово «лучше», ей действительно будет лучше, большей радости он не мог ей доставить.
— Мы будем к тебе приезжать, папа. — Это Эва.
— Ты будешь ходить по грибы, насушишь нам грибов. — Это Магда.
И никто не пытается задержать его, даже для видимости, для приличия, в самом деле, на что он им нужен, у них есть все: квартира, обстановка, деньги, здоровье, а удовольствие от всего этого омрачается его присутствием, его несчастьем, угрюмым видом, от которого улыбка застывает на губах, пропадает вкус любого мгновения, любой маленькой радости; как можно чувствовать себя счастливым рядом с человеком, который здоровается левой рукой? Он подумал, что и раньше был им не очень нужен, они могли бы отлично обходиться без него, им нужно было его положение, слава, все же сопутствовавшая ему временами, наконец, материальные плоды его работы; он сам был не в счет, важны были результаты его присутствия в семье, хорошие и плохие, успехи и скандалы, и деньги, деньги, деньги; а поскольку сейчас — и сегодня, и завтра, и послезавтра — результаты его присутствия могут быть только отрицательными, то никто не огорчен, не просит его остаться, нет слез, жестов, слов.
— Если ты думаешь, что так будет лучше.
— А ты как думаешь?
— Тебе виднее. Ты всегда сам решал, не спрашивал моего мнения.
Борис мог бы возразить: «Всегда, хоть это и не совсем так, всегда, но не сейчас, сейчас я другой, ты же видишь, вы все видите, это видит каждый». Но он промолчал.
Отвезти тебя? Поехать с тобой?
Нет, эти вопросы тоже не были заданы. Борис позвонил приятелю, тот приехал за ним на своей новой «сирене», и лишь тогда Здися сделала обиженное лицо, считала, вероятно, что он должен был попросить: «Отвези меня, милая, ладно?» Даже в этом она хотела подчеркнуть, что все зависит от нее, показать свое превосходство, Борис понял это именно так.