— А что я вам говорил? Мне показалось странным… В гильдию фармацевтов не поступало запросов, и в гильдию лекарей тоже. Лавочники они.
— Да. Ты прав, — отвечает пожилой.
Паоло хотел бы выгнать их прочь: пришли, любопытствуют, задирают…
— С вашего позволения, мне нужно закончить работу. — Он указывает им на дверь. — Всего хорошего.
Старик перекатывается с носка на пятку. Бросает на Паоло насмешливый взгляд и, щелкнув каблуками, выходит из лавки, не прощаясь.
* * *
Вернувшийся Иньяцио застает Паоло с напряженным лицом и дрожащими руками. Он переставляет с места на место бальзамарии и альбарелло, угрюмо смотрит на них, качает головой.
— Что тут было? — спрашивает Иньяцио. Что-то явно произошло в его отсутствие. Брат расстроен.
— Зашли три добрых человека. Двое мужчин и девушка. Набросились с вопросами. Кто такие, чем занимаетесь, как ведете торговлю…
— Любопытные люди, значит. — Иньяцио берет одну из досок, которую принес от плотника, чтобы починить скамьи и шкафы, прилаживает гвоздь, начинает забивать. — Чего хотели?
— Не знаю. Я даже не знаю, кто они. По всему видать, важные птицы.
Иньяцио останавливается. Раздражение в голосе брата — не просто неприязнь, это замешательство, может быть, даже страх. Он нахмурился.
— Паоло, кто это? Что им от нас надо?
— Подмастерье, которого прислал Боттари, рассказал. Бедняга был так напуган, что даже не подошел к нам. — Брат положил руку на плечо Иньяцио. — Приходил Канцонери. Канцонери и его зять, Кармело Сагуто, он очень нагло себя вел.
Иньяцио кладет молоток на прилавок.
— Тот самый Канцонери? Поставщик пряностей, снабжающий королевскую армию?
— И местную знать. Да, это был он.
— Зачем он приходил?
Паоло обводит руками лавку. На стенах и на полу колышутся полутени усталого осеннего дня.
— Сказать, что у нас ничего не получится. Он так считает. — В голосе брата отчаяние, проникающее Иньяцио в самое сердце, ненавистное чувство.
Он берет молоток, хватает гвоздь.
— Пусть себе говорит!
Удар молотка.
Как будто Иньяцио хочет вернуть брату надежду, которую тот дал ему тогда, в Баньяре, когда сказал, что хочет уехать.
— Пусть говорят, что хотят, Паоло. Мы здесь не затем, чтоб голодать, мы не сбежим ночью в Калабрию, как какие-нибудь нищие. — Его голос тверд, в нем кипят гнев, гордость, негодование. Еще гвоздь, еще удар. — Мы решили жить здесь — здесь и останемся.
* * *
За Канцонери потянулись и другие аптекари и фармацевты. Любопытствовали, ходили вокруг да около, заглядывали в окна, посылали своих служек — посмотреть.
Лица враждебные, насмешливые или сочувствующие. Один из них, некий Гули, по-дружески посоветовал братьям не хитрить, ибо в Палермо им это с рук не сойдет.