На работе сослуживцы К. отмечали у нее такие странности: она часто кричала на детей; однажды, когда один мальчик долго не засыпал во время тихого часа, положила ему на лицо подушку и сама села на нее. Иной раз сотрудники детского сада видели, как она умывала детей из помойного ведра и вытирала им лицо грязной тряпкой. Прежде чем причесать девочек, К. поднимала их за волосы с пола и только потом начинала причесывать. Иногда, придя в сад за ребенком, родители не заставали детей там. При этом оказывалось, что К. повела всех детей, не разделяя их по возрасту, на длительную прогулку по Москве.
Дети боялись своей воспитательницы, а родители требовали ее устранения. 29 ноября 1967 г. К. прибежала в поликлинику и сообщила о том, что умирает ее дочь. Врачи, посетившие квартиру, увидели, что помещение захламлено, все окна занавешены, на раскладушке лежит девочка, одетая в платье, пальто, рейтузы и обутая. Пульс у ребенка отсутствовал, тело было холодным. При судебно-медицинском исследовании эксперты констатировали множественные повреждения на теле и голове, нанесенные тупыми твердыми предметами и носящие характер истязаний. Экспертиза также указала на резкое истощение ребенка при отсутствии патологических изменений в органах. Смерть ее наступила в результате ушиба мозга левой височной доли, сопровождавшегося кровоизлиянием под оболочку мозга.
Первое время при прохождении судебно-психиатрической экспертизы К. была малообщительный, на вопросы отвечала неохотно, формально. Часто ответы ее носили противоречивый характер, но это ее не волновало. В дальнейшем она стала более разговорчивой. Речь ее отличалась большой обстоятельностью и своеобразными оборотами. Говорила монотонным голосом, мимика лица оставалась на протяжении всей беседы маловыразительной.
Довольно отчужденно рассказывала о своей приемной дочери. Свои методы воспитания детей в саду и дочери считала правильными. Сожаления в отношении гибели девочки носили характер пустого рассуждательства. Объяснения относительно возникновения повреждений на теле ребенка были нелепыми.
В отделении незначительные поводы вызывали у К. бурные аффективные вспышки, характеризовавшиеся злобностью и агрессивными тенденциями. Периоды возбуждения у нее сменялись вялостью и апатией с ощущением внутренней измененности. Жаловалась, что в голове «появляется пустота», «мысли исчезают», «мысли ее воруют». Была убеждена в том, что делается это какими-то людьми с целью присвоить мысли. «Воровство» мыслей, по ее словам, осуществлялось при помощи радиотелевизионных установок. При этом К. чувствовала, что «говорит не теми словами». Собственные движения ей представлялись отчужденными. Кроме того, испытуемая ощущала, как внутри у нее все изменялось, «замирало», «исчезало». И в тот момент К. чувствовала себя автоматом. Сознание своей болезни отсутствовало.