– Все улажено, господин штумбанфюрер, – с явственным нижнегерманским акцентом сказал один из них, – криминальассистант Кольб больше не возражает против изъятия этих двоих.
После этих слов я похолодела, кутаясь в ночной халат, почувствовав при этом себя почти мертвой, на грани обморока. Изъятие… Какое холодное, леденящее слово использовал этот солдат. Словно мы и не люди уже, а так, предметы… Но больше всего я испугалась не за себя, а за сына, ведь, в отличие от меня, он только начинает жить… Но при этом я отчаянно старалась не показать своего страха. Я убеждала себя, что я такая далеко не одна – всех нас ждет одна судьба… Ведь Германия в любом случае идет к катастрофе и мы все, до единого, умрем – если не на алтарях арийского бога, то от рук озверевшей русской солдатни, которая, ворвавшись в Германию, не оставит в живых никого… Но додумать эту мысль до конца мне не дали.
Штурмбанфюрер повернулся в мою сторону и, глядя своими ледяными глазами, сказал:
– Фрау Роммель, вам следует ознакомиться с этим документом…
И он протянул мне рукой затянутой в кожаную перчатку извлеченный из офицерской сумки простой бумажный конверт без всяких надписей.
Никогда мне не забыть этот момент… Ожидая прочитать свой приговор, я разворачиваю бумагу; руки трясутся, строчки пляшут перед глазами… Но что это? Передо мной – знакомый почерк: округлые, с нажимом написанные буквы… Эрвин?! Не может быть… Да как же так? Я вглядываюсь в строчки – и уже не остается никаких сомнений. Это написано моим супругом… Причем видно, что послание написано вдумчиво и не спеша.
«Дорогая Люси, податель сего и его люди должны доставить тебя и Манфреда в безопасное место. Не переживай, это надежные люди, быть может, самые надежные в этом мире. Все остальное при скорой личной встрече. Твой любящий муж Эрвин.»
Это что, сон? Зерна надежды начинают стремительно прорастать во мне. Голова кружится от понимания того, что мы спасены… Я пока еще мало что понимаю, но все окружающее начинает стремительно приобретать яркие краски; я слышу торжествующий зов жизни… И глаза стоящего передо мной человека уже не кажутся мне равнодушно-ледяными.
Все еще сжимая в руках драгоценную бумажку, я шепчу пересохшими губами:
– Но ведь… мой муж находится в русском плену, не так ли?
– Герр Роммель уже не в плену, – говорит офицер, – впрочем, сейчас не время выяснять подробности. Фрау Роммель, должен задать вам вопрос – вы идете с нами или остаетесь дожидаться настоящих храмовников?
Этот вопрос привел меня в чувство.
– Нет, то есть да… – сказала я, вдруг принявшись суетливо поправлять волосы и озираться по сторонам, – то есть, конечно же, я иду с вами… Только дайте мне время одеться и одеть моего мальчика…