Но моя подруга не дрогнула и не поколебалась. Ей очень нравились самострелы за их способность убивать издалека – и она незамедлительно этим воспользовалась. Всего мгновение – и противники медленно, как во сне, осели на землю, а из прорезей их шлемов торчало по стреле. Вздохом позже раздался треск – чужая армия бросала оружие и становилась на колени, сдаваясь на нашу милость… Должен признаться, в тот миг я испытал облегчение. Хотя гордиться тут было особо нечем. Что ни говори, получился не поединок, а коварный расстрел. Но ведь и для стыда не было веской причины. Я хотел жить. И хотел, чтобы жила моя Королева.
И все же во мне тлело какое-то чувство вины, поэтому я настоял на том, чтобы пощадить чужих Маток.
Впервые моя Королева задумалась. Обычно она принимала решения очень быстро. Но на этот раз склонила голову, и на несколько долгих минут морщинка прорезала ее гладкий лоб. Наконец она с неохотой кивнула.
До сих пор всех пленников с явно выраженными половыми признаками, и особенно Маток, наша армия немедленно истребляла. Но на сей раз плодовитых особей было решено стерилизовать. Большинству из способных производить потомство хватило трех-четырех глотков воды из костяной чашки, в которую Королева капнула своей слюны. После этого «ритуала» они никогда не забеременели и превратились в прекрасных нянь для наших детей, внуков, правнуков и праправнуков. Но нескольких Маток бывшего противника пришлось лишить плодовитости гораздо более варварским способом. Королова лично пронзала каждую из них под пупком тонкой и длинной стальной иглой, смоченной ее слюной. Так впервые мне довелось услышать истошный крик страдания – настоящий крик, а не стон, издаваемый гибнущими рабочими или солдатами, слабо чувствительными к боли… Я с трудом овладел тошнотой во время «процедуры», но такова была цена за их жизни. Почти все изувеченные таким образом Матки выжили, поправились, а спустя некоторое время уже носили имперские пурпурные одеяния, им не отказывали ни в воде, ни в пище, ни в помощи при купании. Я отличал их от прирожденно своих исключительно по чертам лица, а в сумраке помещений – по более грубой татуировке.
Кстати, про сумрак. Охотники принесли множество червей-светлячков, которых я велел не убивать, а разводить, кормить и беречь. Так тьма даже в самых внутренних казематах Столицы стала воспоминанием – светлячки сияли ровно и достаточно ярко. Жучков же, которые мигали по ночам и достигали двух-трех пядей в длину, водили на поводу пикеты ночной стражи и держали в клетках сигнальщики.