– Предал ты меня уже, батюшка Евтим, не так ли? По глазам вижу.
– Не то видишь. Они же – видят. Нашу кровь увидели.
– Ведомо мне.
– Заставили окропить весь Царевец. Везде там засады.
– Зело добро есть.
– Не разумнее ли отказаться?
Из-под капюшона раздался сдавленный грудной смех. Я знал, где его успею найти. Даже чудно – как витяки не догадались обложить это место? Маленькая церквушка когда-то носила его имя – храм Святого Георгия Победоносца. Сейчас она служила каменной беседкой с видом на бурлящие воды Янтры. Кресты с куполов давно сняты, одна из стен – обрушена, а остальные густо обросли плющом. В глубине стояло несколько скамеек кованого железа. Внутрь механические дворники не добирались, и пол был завален грудами пластмассовой тары и фольгой от оберток. Там, где некогда находился алтарь, сейчас на кучке мусора возлежала беспризорная кошка. Она видела нас, но только лениво вытягивала лапки, не покидая облюбованного логова, но на всякий случай, провожая нас взглядом полуприкрытых глаз.
– Сыздавна так было. Они следят за нами, мы за ними. Знаем кто на что горазд. И ты должен был бы знать, Евтим. Так что – не мели чепухи.
– Выходит, дорожка кровью – блеф?
– Разумеется. Чем больше витяков в засадах на холме, тем меньше стражей возле Шар. Так элементарно, что не верится даже, что клюнули на такой крючок.
– Как ты думаешь проникнуть во дворец?
– А как ты думаешь – тебе стоит доверять?
– Оскорбляешь, пресветлый…
Он зашевелился, поднял руки и откинул капюшон. Его сияющие голубые глаза уставились в ясное небо.
– Ночью над Царевецом будет гроза. Илия обещал подсобить. Адовым исчадиям туго придется.
– Ты и его позвал?
– Мало нас стало, надо друга дружку крепить. Я ему помогал в Пловдиве. Дрались плечом к плечу.
Я поежился.
– Да – спокойно кивнул он. – В Пловдиве мы провалились. Не беспокойся. Здесь уж не провороним. Всякий учится на своих ошибках. Даже я.
Я не верил своим ушам. Что же, пловдивский апокалипсис четыре года назад – это по его словам «провал»? Как невинно сказано… Там буря и пожарища свирепствовали месяцами. В конце концов мать-верени города погибла. Но и города не стало.
– Не смей судить меня, Евтим, – прошипел он, будто мысли прочел. – Вспомни Содом и Гоморру. Их Бог покарал! А в Пловдиве я-то хоть людей пощадил. А надо было?!
– А не надо ли было?
– Ты скажи! Ты – отец, ты – пастырь, твое стадо! Оглянись и скажи! Они чем-либо другим заняты, кроме как пьянством и развратом? Содом – благочестивое место в сравнении с твоим городом.
– Ты прав, я не должен тебя судить, – ответил я сухо. – Никому из нас не дано судить.