Он скованно выпрямился и навис надо мной. Черты его красивого юношеского лица исказились яростью:
– Я – воин во Христе, отец Евтимий! – задыхаясь изрек он, чеканя каждое слово. – Твой долг в заботе о спасении душ. Мой – убивать.
Я смотрел в блестящие глаза, на которые спадали золотистые кудри волос, смотрел на красивое белое лицо и на ореол лучистого света вокруг головы. И осознавал, что ненавижу его.
…Боже, самодержец мира. Обречен Тырновград. Нам не продержаться. Еще один приступ противника – и нам конец. Бойцов нет более… Чем прогневали мы Тебя, Господи, за что отказал ты нам в помощи своей? Почему Ты отвернул свой лик от нас и не внемлешь молитвам благочестивых мирян? Мессы и вечерни, все мольбы, отправленные к Тебе – мало ли их? Разве не во славу Тебе построили Святогорский храм в Тырново? Разве на нечистом месте стоит город наш, престольница царей и патриархов? Если воля твоя испытать нас, сколько же еще страданий надо вытерпеть? Ежели за грехи нас караешь, как когда чуму на нас наслал, зачем детей наказываешь да мучишь, невинные души, в чем они-то согрешили?! Бусурманы исмаильтянской веры грозят город по камешку раскинуть, а всех нас – зарезать, если не покоримся. Первенцы города моего слова ждут. А я не знаю, как поступить. Город ли сдать иноверцам или людей своих на погибель бросить. Кто же Тебе мил более, Господи, – город ли, люди ли… Грешен я, Боже, страх испытываю. Если крепость падет в бою, на меня падет грех крови невинно убиенных, за то, что не уберег их от заклания. Если сдам город, опустеет престол и ляжет на меня бремя последнего пастыря. Который грех Ты мне простишь легче? Который из них я себе смогу простить?
…Скитаюсь бесцельно по улицам до заката и прикидываю, откуда лучше наблюдать за небом над Царевецом в эту ночь. Уже в сумерках я взобрался на прогулочный минипоезд, что катился наверх, к Арбанаси. И здесь, среди роскошных коттеджей и дач, как птицы севших на склонах холма, увеселения бурлили тоже круглосуточно, но на улицах было чуточку спокойнее, чем в центре города. Я выбрал тихую аллею с каштанами и прямой видимостью на юго-запад. Едва вечер стал подкрадываться к городу и поблек дневной свет, блеснули яркие фонари уличного осветления, а над Трапезицей взметнулись фейерверки, дающие сигнал к началу ночной фиесты. Со стороны ближайшей виллы грянула джазовая музыка, но быстро утихла. На соседней скамейке устроилась влюбленная пара, прижались друг к другу и глухо заворковали. Я смотрел на юг и терпеливо ждал. Я следил за каждым нюансом или тенью по небу, насколько вообще было возможно это сделать из-за блеска города. Буря привалила с юга и вопреки всем моим стараниям успела застать меня врасплох.