Его собеседник смешался. Быстро же он спекся, ничего не скажешь.
— Я неспроста напомнил вам о той истории с девушкой-убийцей. Это я сделал в своих шкурных интересах. Чтобы спать спокойно и всегда быть уверенным, что твоему подопечному его собственный отпрыск не причинит ни малейшего вреда. Вы понимаете?
— Но я-то тут при чём? — поморщился доктор.
— А ведь вы по тому делу проходили, кажется? — будто только теперь вспомнилось Китайгородцеву.
— Свидетелем!
— А могли бы и не свидетелем… Да?
— Чёрт побери!
— Зачем вы сюда приехали? — быстро спросил Анатолий.
У него был такой вид, будто он сейчас бросится на собеседника с кулаками. Вознесенский дрогнул.
— Ваша логика мне понятна, — пробормотал он. — Но мне не нужны проблемы, поймите! Я примчался сюда только затем, чтобы не случилась беда. Я был в Москве, Роман жил здесь. Недавно в телефонном разговоре он сказал, что убьёт своего отца.
— За что?
— Обида. Вы поймите, у наркоманов формируется определенный тип психики. Деформированной психики. Им хочется наркотика, а кто-то препятствует им, стоит на пути к дозе. Значит, это враг.
— Тапаев стоит на пути к дозе?
— Да. Он лишил сына лёгкого доступа к наркотикам. Запер в этом поместье, как в тюрьме.
— Но вы в курсе, что еще до вашего приезда Роману кто-то передавал наркотики?
Секундное замешательство… Знал!
— Кто этот человек?
— Я не знаю.
— Кто?!
Вознесенский даже вздрогнул:
— Один из охранников.
— Имя!
— Зовут Саша. Фамилию я не знаю!
— Хорошо, выясним. Дальше!
— Дальше — что?
— Мы говорили с вами о том, что тот, кто стоит на пути наркомана к дозе наркотика — это враг.
— Да. Так вот, у Романа совершенно разладились отношения с отцом. А тот ещё собрался уезжать…
— Вы знаете о его отъезде?
— Мне Роман сказал. И тут на всё это наложилась сыновняя обида. Роман остаётся дома. Он почувствовал себя обойденным, никому не нужным — и опять источник всех бед персонифицирован в его отце. Когда он сказал мне, что ему хочется убить отца, я здорово испугался и сразу же примчался сюда.
— Вы испугались за Тапаева?
— Я испугался за себя, — сообщил доктор. — Конечно, я понимаю, что слова Романа про убийство — это несерьёзно. Но долговременное общение с наркоманами приучило меня к мысли о том, что нам, людям здоровым, порою представляется несерьёзным то, что в случае с наркоманами нередко завершается всамделишными трагедиями!
Вознесенский вздохнул и посмотрел на собеседника печальным взглядом:
— Вы упомянули историю, которая случилась два года назад. Мне тогда было очень скверно, если честно. Я уже думал, что не выпутаюсь. Следователь тогда почему-то решил, что это я подговорил свою подопечную совершить убийство. Я спасся от тюрьмы чудом. Мне просто повезло с адвокатом. Или с судьей, который адвокату поверил. В общем, всё обошлось… Но я испугался на всю оставшуюся жизнь. Этот страх до сих пор живёт во мне. Я не стесняюсь вам в этом признаться. Потому что понял, с чем вы ко мне пришли, и хочу донести до вас одну простую мысль: если ещё раз случится нечто подобное тому, что было два года назад, мне припомнят всё. Так что вам не о чем беспокоиться. Я действительно не подговаривал тогда ту девчонку совершить убийство! И сюда я примчался только затем, чтобы ничего не случилось. Я целыми днями держу Ромку рядом с собой. Да, я даю ему дурь, но зато он ходит за мной как привязанный, и я знаю, что ему сейчас не до чёрных мыслей. А потом Тапаев-старший уедет, и уже нечего будет опасаться.