— Мы пошли не туда, — признал Ромка, — придётся вернуться.
Они выбрались к замусоренной пещере и направились в новый проход. Лёшка опять ждала, что вдали забрезжит неясный свет, но нет, их по-прежнему окружала кромешная тьма, а дорога опять пошла вниз. Споткнувшись об очередной камень, она взмолилась:
— Давай хоть немного передохнем, не могу больше, мы три часа уже ходим.
Ромка и сам еле двигал ногами и поэтому согласился.
Но когда они шли, напрягая все силы, то была надежда выбраться из этого страшного лабиринта, а остановились — навалились страшные мысли.
— А вдруг мы всё-таки не найдём выход? — представив, как они медленно умирают в кромешной тьме, тихо-тихо сказала Лёшка.
Ромка извлёк из своего рюкзака плитку шоколада, разломил пополам.
— Вот, взял с собой. Видишь, запасливей тебя оказался, как ворона твоя. Подкрепись, и дальше пойдём. А сидеть ещё хуже. Жаль, что здесь интернета нет, а то бы посмотрели схему ходов, наверняка их туда кто-то выложил. Жаль, что Женька нам раньше не сказал об этих пещерах.
— Он нам много чего не сказал.
Лёшка опёрлась спиной о холодную стену, и перед ней снова вспыхнула лесная полянка, гриб с прилипшим к нему листочком, родник, глаза Артёма, бездонные и расплывчатые.
— Рома, — прошептала она, — а ты помнишь, как пахнет нагретая солнцем трава? И как порхают бабочки над цветами? И белые, и голубые, и разноцветные? А стрекоз зелёных и синих над речкой в Медовке помнишь? А как ящерки выползают греться?
Ромка её обнял, чего раньше сроду не делал.
— Хватит душу себе травить! — повысив голос, приказал он. — Так у тебя совсем сил не останется. Вспомни лучше о тех, кому без тебя плохо будет. О маме с папой, о Дике своём, о Тёмке. Приедет — а тебя нет. Сама подумай, с кем он будет в Медовку ездить?
Лёшка тяжко вздохнула. Ромка ведь не знает, что Артём ей не пишет и не звонит, вот и думает, что ему без неё будет плохо. А его Наташка утешит, она больше ему нужна.
— А ворона твоя? — продолжал брат. — Она ж без тебя пропадёт! Вставай, идём дальше.
— Ну, если только ворона, — невольно улыбнувшись, Лёшка поднялась и, не обращая внимания на боль в ноге, прихрамывая, снова пошла за ним.
Теперь она заставила себя думать, что всё с ними происходящее всего лишь сон, кошмарный и длинный, и что он когда-нибудь да закончится и в глаза ей ударит солнечный луч, и Дик, встав лапами на диван, задышит в её лицо.
Но солнышко почему-то появилось сзади. То есть не солнышко, как она через мгновение поняла, а свет яркого фонаря. И голоса. И люди.
— Вот вы где! Наконец-то! А я уж боялся… — это был голос Жени, а за ним последовал другой, грубый, мужской: