«Бедный мальчик. Бедный маленький мальчик», — причитала Ася. Он остался в её памяти мягким и общительным, но слишком натянутым и перенапряжённым настолько, что готов был лопнуть как струна. И она, Ася, это видела. Она всё видела, она старше его и опытнее. Видела, но не придала значения, сочла неважным, несущественным и ничего не сделала. А что она могла сделать? Наш пережитый опыт мало чем может помочь другому человеку. Как бы мы об этом ни кричали на каждом углу, как бы мы ни навязывали этот самый опыт окружающим. Они его отшвыривают, как ненужный старый хлам. Каждый проживает свою жизнь как в первый день от сотворения мира. И жизнь-то, оказывается, нельзя делить на пустяки и важное, ибо в жизни всё одинаково важно. Всеми этими думами Ася была совершенно выбита из колеи, она страдала.
Только сейчас ей пришла в голову мысль: чтобы покончить с собой, нужно быть по-настоящему сильным человеком. У неё бы никогда не хватило мужества и сил. Ася тяжело вздохнула и закурила сигарету. Глаза её были густо обведены тёмными кругами.
Мы зачастую относимся к людям как к чему-то само собой разумеющемуся и, лишь потеряв их, осознаем, насколько они нам были дороги. Что же, чёрт побери, произошло в тот злополучный день в доме Канторов? Что? Кто же ответит, что там на самом деле произошло? Теперь это узнать почти невозможно. Милена умерла от истощения, Платон покончил с собой. Старик до сих пор в коме под капельницами, между жизнью и смертью, и непонятно, что с ним будет дальше. Как это всё нелепо и страшно. Словно современные любовники из Вероны. Боги, как уязвима, как слаба, как несовершенна наша человеческая плоть! Да, слаба, слаба настолько, что мы оказываемся не в состоянии выдержать натиск разрушительной силы нераздёленной любви. Любовью, оказывается, можно болеть, и эта болезнь иногда бывает смертельной. И тогда никто на свете не может помочь человеку, он должен найти в себе силы и помочь себе сам. Как это несправедливо! Никогда она, Ася, не считала Платона пустым ветрогоном, наоборот, он был слишком степенным. Слишком. И от этого «слишком» внутри образуется нечто, то, что не заткнуть карьерой, или семьей, или пьянками, деньгами, или чем там ещё затыкают плачущую душу.
Все эти недели Ася жила с оцепеневшим сердцем и с гудящей пустотой в голове. Она оплакивала своего юного ученика, не проронив при этом ни слезинки. Все эти недели она рыдала о нём в душе. И только сейчас из под её полуприкрытых век заструилась скорбь, и Ася не сопротивлялась этому, ощутив на губах солёный долгожданный вкус. Она плакала долго и искренне, нежными материнскими слезами, в которых ей было отказано и которых она не ведала прежде. Она плакала над его несостоявшейся жизнью и тем трудным, чудовищным и самым прекрасным на свете, над тем, что зовётся любовью, обманчивой и пылкой любовью, над этим варварским божеством, которому мы все поклоняемся и чьи капризы послушно выполняем. Ася горевала о том, что бесцеремонно вмешивается в нашу жизнь и переиначивает её по своему усмотрению, как портняжка кромсает лоскут дешёвой материи, о том, что лезет к нам в душу со своими милыми пустяками, отсутствие которых делает бессмысленным пребывание в этом мире, а иногда так и просто невозможным. И вопреки всем доводам разума сопротивляться этому невозможно.