Дети Варгиных возвратились в рыбацкий поселок, в родительский дом. Прислонившись к бревенчатым стенам, родители сидели в обнимку, не расставаясь и во сне, вместе деля удары судьбы и жизнь, как поклялись при венчании, были, казалось, неразлучны они и в смерти. Не вылезая из машины, дети долго смотрели на них, пока не убедились, что старики, обветренные, исхудавшие, обгоревшие на блестевшем в океане нещадно палящем солнце, живы.
— Слава богу! — подняв на ноги, обнял мать старший. — Мы дома, мама, теперь все будет хорошо.
Мать открыла глаза, и он заметил, или это ему только показалось, слабую улыбку, едва тронувшую ее почерневшее морщинистое лицо. Вадим Петрович Варгин, владелец двух рыбацких баркасов, уважаемый в городе человек, постарел на десять лет. Он стоял в лохмотьях, как пилигрим, бредущий неизвестно к каким святыням, и смотрел на младшего сына, будто впервые его видел. Не зная, как себя вести, сын смущенно переминался. Глаза у Вадима Петровича заблестели. Нет, он определенно видел этого человека. В каком из бесчисленных снов? Наползая друг на друга, сны, бывало, повторялись, рождая чувство давно виденного. Вот и этот вернулся. Вадиму Петровичу сделалось тепло, радостно, значит, сон сулил хорошее, значит, это не кошмар. Горячая волна залила его, открыв рот, как это бывает во сне.
«Ничего не понимает, — брезгливо скривился сын. — Обыкновенный идиот». Он сделал над собой усилие, шагнув вперед, чтобы обнять человека, бывшего когда-то его отцом, возившим его на плечах и сажавшим за столом на колени. «Иго-го, лошадка! — тряся ногой, заставлял он его подпрыгивать. — Поскакали!» — «Исчо! Исчо! — разгоряченный просил он. — Ну, папочка, сильнее!»
Помнит ли отец ту игру? Он мельком бросил на него взгляд и тут заметил катившиеся по щекам слезы, терявшиеся в жестких складках у губ.
Сыновья привезли еду, как и прежде, все уселись за длинный струганый стол, накрытый заляпанной скатертью. Старики с жадностью накинулись на мясо, ели руками. Охрана, согласно инструкции, первым делом изъяла столовые приборы, мало ли что взбредет в голову сомнамбулам, и в лагере от них давно отвыкли.
— Эх, брат, — сказал старший сын, перехватив взгляд младшего, — надо принять их такими. Они же нянчились с нами, агукавшими и носившими подгузники. Теперь наш черед.
— Ты себя уговариваешь? — огрызнулся младший. — А меня не надо, я сыновний долг помню. Только что будет, когда мы станем такими же? И случится это, возможно, скоро.
Отложив вилку, старший посмотрел сосредоточенно.
— Станем, так станем, — твердо произнес он. — Все равно деваться некуда. А стариков я не брошу, будем пока жить как раньше. — Помолчав, он добавил: — А на тебя, если уйдешь, не обижусь, тут каждый сам решает.