За дверью прошумел ветер, а потом стих. До меня донеслось размеренное дыхание человека, перевернувшегося в постели на другой бок. Не стало ветра, а с ним — и запахов. «Поутру мы с тобой непременно узнаем друг друга, — сказал я — Я смогу тебя узнать, когда встречу женщину, которая пишет на городских стенах: „Глаза голубой собаки”». Она улыбнулась мне с грустью, и это была улыбка исхода в неведомое и несказанное. Вновь устремив к огню свои руки, она произнесла: «Когда ты пробудишься, ты за весь день так ничего и не вспомнишь». Ее лицо омрачилось печалью и, едва различимая в предутреннем свете, она добавила: «Пожалуй, ты — единственный из всех людей, который, вставая ото сна, никогда не помнит своих сновидений».
ТОТ, КТО ТРЕВОЖИТ ПОКОЙ ТВОИХ РОЗ
Поскольку было воскресенье и дождик уже совсем перестал, мне пришло в голову, что теперь самое подходящее время, чтобы возложить скромный букет роз на мою могилку. Букет, составленный из белых и алых роз, тех самых, которые она специально взращивает для использования в убранстве алтаря, а то и просто для венков. Утро наводило грусть, — в воздухе уже чувствовалась мягкая и неотвратимая поступь зимы, и я почему-то вспомнил про городской холм, куда жители доставляют своих усопших. Это было голое местечко, напрочь лишенное деревьев, где останки покойных едва удавалось припорошить землей, которую немедленно уносило, — стоило лишь налететь ветру посильнее. Теперь же, когда дождик прекратился и скользкий склон холма наверняка подсушило солнцем, я думаю, что без особых приключений смогу добраться до могилки, где покоится мое детское тельце, по всей видимости, давным-давно истлевшее и распавшееся во прах меж камней и улиток.
А она, завороженная, недвижно застыла пред ликами своих святых, уйдя с головою в раздумья. Она может не беспокоиться, поскольку я вполне утихомирился после неудачной попытки добраться незаметно до алтаря и похитить самые свежие и самые алые розы. Возможно, все бы могло произойти и иначе, однако замигала лампадка, и она, выйдя из транса, подняла голову и устремила свой взгляд в угол, на стул. Скорее всего, она подумала: «Снова этот ветер», так как возле алтаря что-то скрипнуло, и в воздухе пронеслось какое-то мягкое, почти неуловимое колыхание, словно пробудились некие давние воспоминания, дремавшие в этом доме с незапамятных времен. Было очевидно, что следует выждать более удобного случая, — ведь тревога еще не покинула ее окончательно; она иногда поглядывает на стул и безусловно заметит любую манипуляцию моих рук перед ее лицом. Наверное, будет лучше дождаться того момента, когда она удалится в другую комнату, дабы насладиться привычной и размеренной по часам воскресной сиестой. Тогда я смогу стянуть розы и просочиться в ту комнату, прежде чем она сюда возвратится.