Фоменко, увидев такую подставу, ощерился, выплюнув:
– Сука!
Народ смотрел, не понимая такой перемены настроения у своего предводителя. Многим было не видно, потому помост натужно заскрипел – каждый старался высунуться половчее, никто не хотел пропустить предстоящие переговоры.
А до меня дошёл смысл происходящего, причём сразу – стоял рядом, видел, хоть и одним глазом, всё. Особист сознательно сделал так, чтобы его голос слышали все окружающие, не оставляя бывшему начальнику ни малейшего шанса на конфиденциальность переговоров и возможности словчить. Проще говоря – заставлял играть в открытую. Хитёр, ничего не скажешь!
Щёлкнул тумблер, в динамике зашипело. Петрович, нехотя взяв в руку коробочку, поднёс её к лицу и, нажав на тангенту, скрипуче заговорил:
– Серёжа, ты?
Ответили сразу.
– Я, Андрей Петрович, я.
– А почему я тебя не вижу? Ухари твои ручные – как на ладони, а сам что? Прячешься?
В динамике негромко засмеялись.
– Так я за грузовиком припарковался. Дрянь у вас дороги – на обочину не съедешь. Неужели надо свой лик явить? Соскучиться успели?
Фоменко перекосило словно от зубной боли.
– Зачем? Говори, чего хочешь? К чему тянуть?
Окружающие напряглись, боясь даже вздохнуть лишний раз.
– Закона хочу, – проговорил особист. – Правды. Справедливости.
– Не нужно пафоса, – перебил старик, усмехаясь краешками губ. – Не на собрании.
Фролов не смутился, сам перешёл в «наступление».
– Андрей Петрович! Вы зачем склады подожгли? Еле потушили... Ну собрались бежать – кто же вам мешал? Я же со всем уважением к былым заслугам, на горло, можно сказать, себе наступил, не препятствуя. Или вы всерьёз верите, что о вашей заимке никто не знал? Как ребёнок, честное слово... Стыдно. Мы же вместе столько лет рядом, чего вам не хватало? Во что людей втянули? Кто теперь ответит? Вы – вряд ли. Исполнители? Без сомнения. Только не забывайте...
«Красиво придумал, – думал я, – ответственностью народ запугивает. И раздор сеет – будто старый урод не при делах останется, сухоньким выйдет».
Так мыслил и Петрович. Не дав договорить своему бывшему заму, он заорал, брызжа слюной.
– Ты на жалость не дави! Не дави! Люди сами так решили – вольно жить, а не в холуях у банды твоей! Право имеют!
Дальше владетель окрестных земель в отставке говорить не смог. Отпустив трость, безвольно привалился к частоколу, схватившись за сердце. Переговорное устройство не выпустил, намертво зажал, держа в стороне, будто хотел показать его всем присутствующим.
А спокойный голос невидимого особиста продолжал:
– Не нервничайте, в ваши-то годы... Уже случилось, назад не вернуть. Давайте конкретизировать наши отношения. У вас есть тридцать минут для того, чтобы сдаться. В противном случае... ну, вы сами понимаете. А среди вас женщины, дети, непричастные к неумной выходке. Подумайте! Будьте реалистом!