В адрес Джиана летели яростные вопли. Я прислушивался к ним в надежде понять, что же такое натворил Джиан. Об этом факте его биографии осведомлён не был — хотя догадывался, что Бохай, например, точно знает, что произошло. Но из выкриков уличных следовало лишь то, что мать Джиана родила его от венерически больного осла, а самого Джиана не худо было бы отрядить к тому же ослу в качестве объекта сексуальных утех. Ничего более информативного выкрики не содержали.
Джиан поначалу отругивался, потом, повинуясь приказу Бохая, перестал. Уличные постепенно выдохлись и затихли. Дальше переговаривались уже между собой — вероятно, обсуждали свою дальнейшую участь.
Борцы занимались тем же самым.
— Консерватория, — уныло сказал Бэй. — Сутки на рыло, не меньше.
— Сутки — это легко отделаемся, — буркнул Бохай.
— Угу. И Вейж ещё всыплет.
— Это уж как пить дать…
Из разговора борцов я с удивлением понял, что задерживаться в обезьяннике и нести хотя бы административную ответственность за драку в общественном месте, ущерб, нанесённый имуществу граждан (я одних только побитых машин насчитал с десяток) и телесные повреждения, которые благодаря им получили уличные, никто из борцов не планирует. Парни боялись наказания, которое получат в школе. Всё. Ответственность за совершённые правонарушения их не беспокоила от слова совсем, они обсуждали лишь, как скоро отсюда выберутся. В самом факте того, что выберутся, ни секунды не сомневались.
И, как выяснилось вскоре, оказались правы.
К решётке, отделяющей камеры от коридора, подошёл какой-то человек в сопровождении двух надзирателей.
Разговоры, и в нашей камере, и в камере соседей, мгновенно смолкли. Кем бы ни был этот человек — его появления ждали.
Он был одет в строгий деловой костюм, подмышкой держал кожаную папку. Небрежно завязанный галстук, туфли из тонкой кожи, предназначенные явно не для того, чтобы месить уличную грязь — в местной моде я не разбирался, но даже мне стало понятно, что одежда и обувь посетителя стоят подороже многих машин, стоявших на парковке у торгового центра.
Человек застыл у решётки, глядя на нас. Борцы под его взглядом тушевались и опускали глаза, вместе с тем стараясь принять благочестивые позы. Получалось это, сидя на полу, не очень.
Человек вздохнул и укоризненно покачал головой. Открыл папку и вынул из неё лист бумаги.
— Я буду называть фамилии, — сказал он. — Каждый, кого назову, должен выйти в коридор и встать лицом к стене. — Кивнул одному из надзирателей. Тот, погремев ключами, отпер и распахнул дверь.
— Бохай Ван! — принялся зачитывать по листу человек.