— Знамо, подадутся, это дело ихнее, — проговорил Дмитрий.
Марья, помолчав, сказала с грустью:
— Они — сюда, мы — отсюда, на новую землю...
Дмитрий не поддержал этого разговора. Чего болтать попусту. Переселение на новую землю — дело решенное. Слишком много и долго Дмитрий об этом раздумывал, чтобы перерешить. В воскресенье утром он встал рано, вышел во двор, дал лошади сена, потом подумал и насыпал в кормушку овса. В эту весну коню предстоит много работы. Дмитрий взял вожжи и отправился на гумно за соломой. В утреннем бледном свете снег казался почти синим, словно разбавленное водой молоко. В стороне города занималась утренняя заря. Нижние кромки белых облаков были слегка подкрашены бледно-лиловыми отсветами. Сегодня, пожалуй, день будет ясный и теплый. От ночного заморозка по краям тропы снег затвердел, а на тропе образовался ледок, резко выделявшийся на ровной белизне конопляника.
На гумне вокруг ометов соломы сверкающей мишурой свисали сосульки. Дмитрий взял в руку несколько тонких сосулек, полюбовался, как в них переливается свет и, бросив их в снег, вытер руку о зипун.
Дверь в сарай, к удивлению Дмитрия, была полуоткрыта. «Что за причуда повадилась сюда? — подумал он.— Ворожить, что ли, кто-то ходит...» Он вошел в сарай и увидел женщину, в длинной, почти до лаптей, овчинной шубе и в шерстяной шали, повязанной так, что виднелись лишь черные блестящие глаза.
В первую минуту Дмитрий растерялся.
— Кто ты? Чего здесь делаешь? — наконец спросил он женщину.
Та ответила тихо:
— Кто я — знать тебе не надо, а зачем я здесь — должен догадаться сам. Ворожея мне присоветовала встретить тебя...
Дмитрий попытался было догадаться по фигуре или по голосу, кто же это, но безуспешно. Впрочем, он тут же отказался от этого и, растянув на свободном месте вожжи, стал накладывать на них солому.
— Грех тебе будет, дядя Митрий, если откажешься от меня, прогонишь безо всего, — проговорила женщина.
Дмитрий остановился.
— Что же мне с тобой делать, с несуразной? Сколько раз ты сюда приходила? — спросил он, оглядывая невысокую фигуру женщины.
— Три раза была здесь, все никак не заставала тебя... Не от радости и не из баловства пошла я на такое. Чем же я виновата, что мужик мне достался квелый? А винят меня, поедом едят, хоть руки на себя накладывай...
«Должно быть, чья-то молоденькая сноха», — с невольным сочувствием подумал Дмитрий. Он хорошо знал нравы баевцев, и не только их, такое было в каждом эрзянском селении. В бесплодии, или в том, что родятся только девочки, как у Охрема, винили только женщину. И ох как горька была участь такой женщины в семье! Ее объявляли порченой, обвиняли во всех грехах, нагружали самой тяжелой работой, иногда даже переставали кормить, лишь бы поскорее ее извести...