Всегда немногословный, он на этот раз был особенно молчалив. Сам ничего не рассказывал и не расспрашивал. Даже трубку вынимал редко. За полдня только и спросил у Дмитрия, закончил ли он писать псалтырь.
— Знать, хочешь забрать ее? — поинтересовался тот.
— Для чего она теперь мне нужна? — возразил дед Охон. — Ее у меня никто уже не спросит, хозяин псалтыри скончался. Пусть останется у тебя.
— Все еще пишу, когда нет других дел, — помолчав, сказал Дмитрий.
Степа смотрел на деда Охона, и ему казалось, что он очень похож на старика, нарисованного на большой иконе вверху иконостаса алтышевской церкви. Степа знал, что того старика называют Саваофом. Об этом школьникам сказал дьякон, когда их приводили в одно из воскресений к обедне. Если бы у деда Охона взъерошить седые волосы, если бы он развел руками и поднял голову, то был бы вылитый Саваоф из алтышевской церкви. Вечером, когда дед Охон полез на печь, он тихонько пробрался к нему и лег рядом.
— Ты чего? — спросил дед.
— Хочу спросить у тебя, знаешь ли что-нибудь про Саваофа? — зашептал Степа.
— По-эрзянски он называется Ине шкай![15] Живет он постоянно на небе, его никто никогда не видел.
— Тогда как же его нарисовали?
Дед Охон помедлил и сказал осторожно:
— Рисовал-то ведь не бог, а человек, поэтому он изобразил его человеком.
— Ну а какой Ине шкай? На кого он похож? — продолжал спрашивать Степа.
— Никто, сынок, не может знать, какой он из себя. Может, похож на синее небо, а может, на белые облака...
Степа вспомнил уроки алтышевского попа. Тот рассказывал о боге совсем по-иному.
— Ты говоришь, дед Охон, Ине шкая никто не видел, а вот поп рассказывал, что он выходил к Моисею и разговаривал с ним. Так, говорит, написано в Библии.
— Э-э, сынок, поп тоже не все знает... — он помолчал и сказал: — Давай будем спать. Завтра рано подниматься.
Наутро дед Охон собрался уходить в Алтышево. Дмитрий предложил отвезти его на лошади, но старик отказался. Зачем гонять лошадь без дела, ведь он, дед Охон, век прожил и все ходил пешком. Пойдет и на этот раз. Может, это для него будет последняя дорога.
Дмитрий нахмурился: последние слова старика не понравились ему. Но он промолчал. Марья же не выдержала:
— О чем толкуешь, дед Охон? Знать, умирать идешь в Алтышево?
— Умирать не умирать, да два века жить не собираюсь, — отозвался старик и сказал рассудительно: — В наше время таких людей не осталось, которые жили по два века. Жизнь хороша тогда, когда у тебя ноги ходят, а руки дело делают. Перестанут работать руки, ноги, жизнь и самому-то станет в тягость.