— Степа, с ума сошел, ешь мои бобы!
Степа, разжевав и проглотив, что у него было во рту, отозвался:
— Вава, няня!
— Я вот тебе задам няня, бестолковый! — сердито сказала Марья и смела в горсть бобы.
С улицы вбежала Фима и с порога объявила:
— Мама, у нас на крыше стрекотала сорока, наверно, Иваж заявится.
— Она стрекотала к приезду отца, — твердо сказала Марья.
Фима отломила от ковриги кусок, посолила и, зачерпнув ковш холодной воды, принялась есть. В избе стало совсем темно, лишь чуть выделялись мерзлые окна. Темнело и на улице. Под окнами под чьими-то ногами заскрипел снег. Спустя некоторое время в дверь сеней постучали.
— Ты, знать, замкнула дверь на щеколду? — спросила Марья дочь.
— Знамо, замкнула, чай, не так оставлю, а то опять овцы заберутся в сени, — отозвалась Фима.
Марья перестала щепать лучину, прислушалась. В дверь снова постучали.
— Это кому же быть в такое время? — удивилась она. — Если отец, то не слышно было саней... Должно, кто-нибудь из соседей.
Она накинула на плечи, что попало под руку, и вышла открывать. Степа соскочил с лавки и бросился на печь. Он сумел подняться лишь на нижнюю ступеньку и завопил:
— Вава!
Фима помогла ему подняться на печь.
— Четвертый годик идет, а на печь не можешь залезть. Спрячься опять за трубу, а то съедят, — насмешливо сказала она.
Степа и впрямь залез за трубу.
Фима не успела взяться за свой кусок хлеба, как настежь открылась дверь и в избу в клубах морозного воздуха вошли трое.
— Фима, вздуй огонь, Иваж явился! — взволнованно сказала Марья.
Фима бросилась в предпечье, схватила на шестке лучину, переломила ее пополам и принялась торопливо разгребать кучу золы в поисках тлеющего уголька. Всегда это было просто, а сейчас, как назло, не попадалась даже искорка. Наконец концы лучины задымились и вспыхнули. В избе стало светло.
Иваж снял зипун и прошел к столу, стуча по полу обледеневшими лаптями, словно деревянными колодками.
Мать заохала:
— Вай, совсем замерз, сыночек, лезь на печь! Какая это одежда — зипун по такому морозу.
— Я на себя натянул все свои рубашки, а все равно не жарко, — сказал Иваж, зябко поводя плечами.
Он с любопытством поглядывал вокруг. Ничего здесь не изменилось за три с половиной года. Взгляд его задержался па Фиме. На миг ему показалось, что перед ним незнакомая девочка. «Вот кто изменился», — подумал он.
— Как ты выросла! — подивился он.
Фима смутилась и отвернулась, будто поправить лучину в светце.
Дед Охон все еще топтался у двери. Все были заняты Иважем. Марья опомнилась и всплеснула руками: