Иваж принес из сеней гладкий обрезок сосновой тесины. Дед Охон вынул из дорожного мешка ножовку, стамеску и принялся мастерить деревянную лошадку. Степа неожиданно оказался совсем рядом. На его ресницах еще не успели высохнуть капельки слез, а губы уже расплывались в улыбке.
Фима хотела было взяться за вышивку, но Марья остановила ее:
— Ты что, забыла, какой день сегодня? Разве в праздник можно вышивать — ослепнешь.
— Чего же мне делать? Подруги сегодня катаются на лошадях, а я сижу дома.
— Иди на улицу, посмотри, как катаются, может, и тебя кто-нибудь посадит,— сказала Марья.
— Жди, посадят, если нет своей лошади, — проворчала Фима, но на улицу все же собралась.
Видно прослышав о возвращении Иважа, к Нефедовым заглянул Охрем.
Он присел на длинную лавку, спросил:
— Какую это витушку мастеришь?
— Не витушка, дядя Охрем, — засмеялся Иваж. — Для Степы делаем деревянную лошадку.
Степа, услышав свое имя, вытянул голову из-под лавки, куда он спрятался при появлении Охрема, и тут же скрылся.
— Руки-то, гляжу, у вас не привычны делать игрушки. Вам бы только дубовые кресты тесать да мастерить иконостасы. — Охрем пересел на коник поближе к Охону. — Дай-ка попробую я, у меня, может, лучше получится.
Дед Охон не стал спорить. По части всяких игрушек ему далеко до Охрема. Он передал ему неоконченную лошадку, инструмент и вынул кисет. От Охрема все равно так не избавишься, придется его угостить.
— Сначала покури, конька потом доделаешь, — сказал он и насыпал ему на ладонь щепотку табаку.
— Во что же я его заверну? — в недоуменье проговорил Охрем, оглядывая избу. Его взгляд задержался на трубке, которую набивал дед Охон.
Тот недовольно тряхнул бородой и сказал:
— Трубку не дам. Во что хочешь завертывай табак. Трубка для курящего, что жена для мужа, другим ее не отдают.
Охрем безнадежно махнул рукой.
— Знаю... — Он обратился к Марье: — Нет ли у вас какой-нибудь книжки, от уголка бы немного оторвать?..
— Откуда взяться в нашей избе книжке, — возразила из предпечья Марья.
Охрем немного подумал и попросил Иважа принести картофелину и стебель немятой конопли.
— Картошка для чего? — удивился Иваж.
— Трубку сделаем, — сказал Охрем.
Он высыпал с ладони табак на край лавки и взялся доделывать деревянную лошадку.
Иваж выбрал картофелину покрупнее, отыскал во дворе немятый конец конопли. Он сам сделал для Охрема трубку и похвалился:
— Видишь, какая получилась, не хуже, чем у дедушки Охона.
Охрем отозвался, не отрываясь от игрушки:
— Посуши в печи, а то в сырой картошке табак гореть не будет.