4
Крещенское утро в избе Нефедовых началось с крика Степы. Марья, подоив корову, только что вошла со двора. Оставив подойник в предпечье, она бросилась к полатям:
— Что случилось, сыночек? Отчего плачешь?
Степа протянул ей через спящую Фиму какой-то обглоданный кусок и заревел еще сильнее. На полатях было темно. Рассвет сквозь заиндевевшие окна едва достигал до половины избы. Марья не могла понять, что ей показывает Степа. Проснулась и Фима. Степа, бросив этот кусок, вцепился в косы сестры. Завизжала и Фима. Марье пришлось силой оторвать драчуна от девочки и унести его в предпечье.
— Все волосы мне выдрал и шею исцарапал, — жаловалась Фима.
Марья принялась успокаивать Степу, но тот продолжал кричать, указывая рукой на полати.
— Наверно, потерял пряничного коня, — заметил с печи дед Охон.
— Вот где его лошадка, подо мной валяется, — сказала Фима с полатей и с удивлением воскликнула: — Посмотрите-ка, что осталось от нее — ни головы, ни ног! Все изгрыз... А теперь плачет.
Марья взяла у Фимы пряник и с недоумением разглядывала его. От яркого пряничного коня остался бесформенный огрызок. Даже окраску словно кто-то вылизал шершавым языком.
Степа плакал, мотал головой и обеими руками отмахивался, когда мать пыталась отдать ему этот кусок.
— Да не ты ли его съела? — спросила она дочь.
— Во сне, знать? — обиделась Фима.
С печи слез дед Охон и взглянул на огрызок.
— Здесь не виноваты ни Фима, ни Степа. Им полакомились тараканы, — сказал он.
— Вай, и вправду тараканы, как же я сама-то не догадалась, — удивилась Марья. — Иной раз оставишь на столе кусок пирога или лепешки, к утру все съедят.
Но Степе было все равно, кто лишил его красивой игрушки. Он, растянувшись на полу, кричал и колотил ногами. Марья не знала, как его успокоить.
Она сегодня не пошла ни в Тургеневскую церковь к обедне, ни на реку Алатырь на водосвятие. Тревога за Дмитрия не оставляла ее. Видимо, потому и праздничные пироги у нее на этот раз получились не совсем удачными, плохо подошли. Правда, ни Иваж, ни дед Охон не заметили этого. Позавтракав, дед раскурил трубку и попросил Иважа поискать где-нибудь в сенях кусок гладкой дощечки.
— Мы сейчас успокоим Степу, — сказал он. — Сделаем ему деревянного конька, разукрасим. Его не изгрызут ни тараканы, ни мыши.
Степа мгновенно смолк, сел на пол и стал понемногу продвигаться к лавке, где сидел дед Охон.
— Видите, понял, чего я сказал, — усмехнулся старик.
— Он давно все понимает, только говорить не умеет, — сказала Марья.
— Такие дети говорить начинают сразу. Молчит, молчит и вдруг заговорит.