Но это — если к делу подходить всерьез. А так — разве лишь твердолобых пуристов возмутят страницы Марка Твена, где Том Сойер именует себя «Непобедимым мстителем испанских морей», а Джо Гарпер «Джеком Кровавой Рукой». Смех и грех, но томсойеровщина живет до седых волос чуть ли не в каждом взрослом мужчине. Популярность приключенческого жанра одно из постоянных тому свидетельств. Любительниц такого жанра среди женщин вы встретите очень редко.
«Бригантина» Павла Когана с неожиданной силой распустила свои паруса в конце 50-х годов над нашими градами и весями. Появились клубы, кафе, ансамбли под ее девизом. Апогей ее известности — середина 60-х. Повторяет знакомый мотив зубной врач над моим раскрытым ртом. В Феодосии репродуктор на площади азартно напоминает: «Надоело говорить и спорить». На лесовозе, когда мы идем из Усть-Камчатска на Командоры, судовое радио продолжает: «И любить усталые глаза». Бог знает что!..
Помнится, мы, сверстники и товарищи Павла, были несколько озадачены таким внезапным успехом давней песенки. После своего рождения она едва вышла за пределы дружеского кружка: ни МИФЛИ, ни Литинститут — вузы, где учился Павел, — не сделали ее своим гимном. Не стала она ни застольной, ни прощальной на Стромынке и Усачевке — в студенческих общежитиях той поры. А тут — откуда что взялось...
Замечу, что поздний успех «Бригантины» оказался синхронным позднему успеху творчества Александра Грина. Здесь, конечно, легко нащупать соединительные звенья. И опять-таки показательно, что «Алые паруса» и «Бегущая по волнам» были обязательной страницей в романтических святцах предвоенной молодежи, но страницей прочитанной и перевернутой. У «Бригантины» была примерно такая же участь, только в еще более сжатом кругу. Но время — ох это время! — взяло вдруг и открыло перевернутые страницы и прочитало полузабытые слова молодыми, свежими голосами.
При своем появлении «Бригантина» была типичной песней студенческого «капустника». Поднимали ее над ним, очевидно, талантливые слова Павла Когана и, очевидно, талантливая музыка Жоры Лепского. И что-то еще неуловимое, давшее ей право на второе рождение. Под это «что-то» подставляются прежде всего поэзия и романтика.
Вот это «что-то» и заставило меня вспомнить в другом полушарии на берегу тропического острова «Бригантину», а вместе с ней — ее автора. Есть отголосок высшей справедливости в этом быстролетном факте. Самому Павлу нужно было бы побывать на коммунистической Кубе и пить кокосовый сок на «острове сокровищ» — потому и отголосок, а не сама справедливость. Но тогда бы, наверно, я лежал где-нибудь под Брянском или Пулковом, а Павел вспоминал обо мне на Пиносе. Жесткий процент смертных потерь переместился бы с одного на другого. Могло бы статься, что остались живы и Майоров, и Суворов, и Коган, и я, но это уже маловероятно. Просто невероятно. Война-то какая была!