Когда ей стало шестьдесят восемь, у нее начала сильно болеть спина. Ходила по врачам, но толку не добилась. Ушла на пенсию и стала все больше полеживать.
* * *
Соседка Дашенька ее любила, тем более что сама была учительницей русского языка и литературы в той же школе. Бегала за продуктами, стирала-гладила, давала лекарства. Но посмеивалась над ней. Потому что Вера Мефодьевна иногда говорила странные глупости. Например, Дашенька готовится к политзанятиям, читает «Курс марксистской философии», а та говорит:
– Ты думаешь, философия в книгах? Она в траве… Во тьме мелодий. Я ее иногда вижу и слышу, облитую багрово-лиловым предзакатным солнцем, которое чадит без послабы, как удар угара. Или угар удара? Как лучше?
– Все равно! Это литературный штамп! – смеется Дашенька.
– Сама ты литературный штамп! – смеется Вера Мефодьевна. – Незамужняя училка с идеалами! Ногти без маникюра, в глазах тоска по старшему лейтенанту!
– Нет, это вы сами штамп! – смеется Дашенька. – Грузная отечная старуха с седыми волосами, свернутыми в пучок на макушке!
– Тощенькая шустрая старушонка – тоже штамп! – возражает Вера Мефодьевна. – Даже еще штампованнее.
Так и смеялись целыми вечерами.
* * *
– О чем в своей жизни ты больше всего жалеешь перед моей смертью? – спросила Вера Мефодьевна однажды.
Был май месяц, ей едва исполнилось семьдесят.
– Странный вопрос, – удивилась Дашенька. – Мне еще не скоро умирать. Я надеюсь.
– Перед моей смертью, я же сказала!
– Тем более странно. Это тот, кто умирает, сам должен жалеть о своей жизни. Я-то тут при чем? Или надо было вас о чем-то выспросить?
– Да ерунда. Проехали.
– Постойте, а вы что, умирать собрались?
– Неважно, – ответила Вера Мефодьевна. – Хотя похоже. Ладно, черт с ним.
– Погодите, я сейчас, – сказала Дашенька и выбежала из дома.
* * *
Прибежала в поликлинику. Был светлый теплый вечер, но поздно – восемь часов. Всё было закрыто. Обежала вокруг. Знакомый фельдшер Потапов курил на заднем крыльце.
– Пастернак умирает! – крикнула Дашенька.
– Туда и дорога! – Потапов затянулся и сплюнул, показав железные зубы.
– Вы что? – Дашенька всплеснула руками и заплакала.
– Обклеветал, понимаешь, советскую власть за чужие деньги, – сурово сказал Потапов. – Напастерначил, понимаешь, а я, значит, горевать по ём должен?
– Вы что! Это Пастернак Вера Мефодьевна, завуч в седьмой школе! Учительница! Заслуженный педагог!
– А-а, – фельдшер Потапов погасил папиросу о перила. – Другое дело. Говори адрес, через полчаса зайду. А фамилие у ней неудачное! – засмеялся он. – Ох, неудачное!