* * *
Больница.
Сначала их не хотели пускать, но удостоверение быстро открыло двери.
Оперативная необходимость. Пропустите и забудьте об этом. Точка.
Полная санитарка опасливо поглядела, но двери открыла, даже бахилы выдала и халаты, из больничных. Драные, но стерильные. Правда, выглядели они так, словно ими половину больницы вытерли, но тут уж понятно – автоклав. Стерилизация одежду не украшает, нет.
Коридоры, мертвенный бледный свет, и запах…
Запах заставлял Ирину ежиться, передергиваться, нервничать.
Запах горя, боли, человеческих страданий. Она могла определить в какой палате и сколько людей умирало, где сколько мучилось, видела остатки черной, больной энергии…
В больницу не приглашают экстрасенсов, а может, и зря.
Как можно себя чувствовать в месте, где много людей болеет, мучается, страдает, переживает… какая аура должна быть у такого места? Какой фон?
Понятное дело, самая что ни на есть плохая. А чистить ее – не чистят. Нет, не о дезинфекции речь, не о хлорке и пюржавеле.
О тоске и безнадежности, которые пропитали здание сверху донизу. И даже роддом от этого не избавлен, там ведь тоже разное случается…
Ирина поежилась. Петя понимающе поглядел на нее и фыркнул.
– Привыкай.
– Не хочу.
– Тогда радуйся.
– Чему?
– Что ты не целитель.
Ирина поежилась.
А ведь и верно… всем не поможешь, а выбирать, кто достоин жить, кто не достоин, или вообще изнурять себя в каторжной работе, пропускать через себя человеческие страдания…
– Да, мне повезло.
Петя хмыкнул.
– У меня есть знакомая целительница. Я вас потом познакомлю.
– А с Люсей…
– Нет, с твоей подругой она помочь не могла бы.
– Почему?
– Потому что не надо путать кислое с квадратным. Есть болезни – тут помогает целитель. Есть проклятия – моя специализация. И если сапоги начнет тачать пирожник… помнишь?
– Ничего хорошего не получится. Я поняла.
– Умничка.
– А как определить, где болезнь, где проклятие?
– Вопросики у тебя, – Петя вздохнул. – Болезнь – индивидуальна, проклятие – семейное. Как правило.
– Поясни?
– Если у женщины обнаружат рак – это не страшно.
– Да?
– Не в том смысле. Страшно, конечно, и больно, и плохо, но это сейчас лечится. Вырезать и забыть.
– Не всегда.
– Я беру общий случай. А вот теперь представь, есть семья, в которой все женщины погибают на пороге пятидесятилетия. От рака матки.
– Допустим, климакс провоцирует изменения в тканях…
– Климакс? Или проклятие?
Ирина задумалась.
– Не знаю.
– Ко мне девчонка обращалась. У нее в семье так и происходит, уже на протяжении пяти, что ли, поколений. Мать в больницу попала…
– И?
– Она с моим Ромкой дружит. Ромка ее ко мне и направил.