Когда мы прощались в прохладном сумраке городского сада у закрывающегося кафе и Вера уже ответила твёрдым отказом на моё предложение проводить её домой, в моих – путающихся от всех сегодняшних сует и дорог – мыслях мелькнуло вдруг, что я, кажется, что-то упустил.
– Вера, так как же у вас всё закончилось с Алексеем? Какая-то точка финальная была?..
– Тут, скорее, не столько даже закончилось… – чувствовалось, что она тщательно подбирает слова, – сколько, знаете, не продолжилось. Отношения остались, но следующего шага мы оба не сделали. Наверное, и у Алёши нашлись какие-то причины. Может быть. И у меня – то, о чём я вам говорила: мне жилось как-то не по себе рядом с ним, когда я засыпала с ним рядом, простите уж за такие подробности, у меня всё время толкалась локтями в голове назойливая мысль, что я боюсь того, куда он сейчас уходит. И… в общем, хотелось чего-то более спокойного, предсказуемого. Простого человеческого счастья, да?
– Да, я понимаю.
– Мы общались, переписывались иногда, однако только по-приятельски, не более того. Какой-то предохранитель сработал, в голове. И потом… у меня был друг, со школы ещё, здесь, в Смоленске. Хороший очень друг, всегда он мог как-то поддержать, успокоить, я ведь тоже не самый простой человек, он не давил на меня никогда, с ним как-то всё складывалось – понятно, просто, по-человечески. Иногда так не хочется чего-то усложнять, понимаете?.. И я на третьем курсе, после третьего, вышла за него замуж. Но вот… и с этим тоже не очень удачно как-то получилось, к сожалению.
Мы простились с Верой, условившись, что если вдруг мне что-то придёт в голову, вопросы какие-то ещё, или она сама вспомнит потом нечто важное, то мы всегда можем продолжить наш разговор. Она попросила меня также, чтобы я сообщил и ей, если мне удастся обнаружить что-то важное об Алёше. «Возможно, у меня какое-то чувство вины, напрасное или нет, я не знаю, правда», – сказала она.
Я зашёл по пути в магазин купить что-нибудь простенькое на завтрак, чтобы никуда больше не выбираться из гостиницы до отъезда, тем более, если вдруг действительно будет ураган. В номере, устраиваясь ко сну после душа, я внезапно сообразил, о чём совершенно забыл её спросить! Отправил ей сообщение: «Вера, а вам фамилия Близнецов ни о чём не говорит?..» Подумал, переворачиваясь, завтра ответит так завтра. Не к спеху же, так.
Но телефон тренькнул в ту же минуту.
«Говорит, конечно, – написала она. – Это фамилия моего бывшего мужа. А что?»
Покидая любой из дней, мы знаем, что никогда больше сюда не вернёмся. Волна невозвращения движется по меркаторской карте мира за линией полуночи, когда все семь миллиардов жильцов собирают свои – кто скромные, кто побогаче – пожитки: одежду и мебель, книги и безделушки, документы, сбережения и накопления, посуду, инструмент, бытовую технику, съестные припасы, чемоданы свои на колёсиках, сумки, рюкзачки, шуршащие полиэтиленовые пакеты и – ты-дым! – со всем своим нажитым вот они мы – снимаемся целым табором, необратимо отправляясь дальше, оставляя лагерь этого дня тем немногим, кто навсегда в нём остаётся. Ну как немногим – тысяч сто пятьдесят, если собрать их одним взглядом по всему огромному миру. Такое население у каждого из чисел нашего календаря – полтораста тысяч. Небольшой городок, обжитой и уютный, вроде Коломны, Пятигорска, Гейдельберга, Римини, Оксфорда. Вот и всё, что осталось от дня – город мёртвых, тех, кому назначено, верно, присматривать за совершившейся здесь историей. Да чокнутые вороны на чёрных ветках.