Нет никаких сомнений в том, что Власов никогда не становился «сепаратистом», как с надеждой сделал допущение Розенберг исходя из меморандума генерала от мая 1943 г. – документа, забытого или проигнорированного всеми, кроме рейхсминистра. Какой бы тактической гибкостью ни обладал Розенберг, к концу лета 1944 г. она сошла на нет. Учитывая, что экстремисты в национальном вопросе буквально вынуждали более умеренные элементы присоединяться к той или иной стороне спора, все усилия по достижению компромисса оказались тщетными. Линии раздела были прочерчены. Ориентация Власова была нацелена на то, чтобы представлять «общероссийскую» позицию, принимавшую самоопределение «в принципе», но откладывавшую любое решение проблемы «до победы». Сепаратистские комитеты твердо стояли на освобождении своей родины от ига Москвы и на обещании суверенитета как предварительных условиях сотрудничества и с немцами, и с власовцами.
Возможно, именно потому, что реальные перспективы успеха уже выглядели столь призрачными, а значимость всей проблемы чисто символической, обе стороны, действуя в интересах истории, более свободно предавались непозволительному упрямству, чем делали бы это при других обстоятельствах. Вслед за ними остальные заинтересованные немецкие ведомства заняли свои позиции – или с Гиммлером, возглавлявшим теперь один лагерь, усиленный такими людьми, как д’Алкен и Крюгер, действовавшими от лица Власова; или с Розенбергом в противоположном лагере, усиленном Менде и Арльтом в качестве главных пропагандистов сепаратистских комитетов. Сцена была подготовлена к заключительному акту.