Розенберг пришел в отчаяние. Он годами пытался бороться за свою марку политической войны. И эта борьба принесла ему только непреклонную враждебность Бормана, Геринга и Коха; Геббельс и Гиммлер презирали его; Гитлер игнорировал. Теперь, когда политическая война наконец получила признание, ее вели его враги, активно подрывавшие излюбленные концепции рейхсминистра. Одновременно бенефициары его неудачной политики раздела СССР набрасывались на рейхсминистра, обвиняя в слабости и компромиссах. 12 октября 1944 г. Розенберг подал Гитлеру прошение об отставке.
Можно задаться вопросом, почему Розенберг не ушел в отставку раньше. Действительно, только его верность Гитлеру и чрезмерная тяга к власти позволяли ему в течение трех с половиной лет смиряться с бесконечными разочарованиями и поражениями. Насколько силен был шок, вызванный власовским движением, если теперь, когда все было потеряно, Розенберг просил освободить его от занимаемой должности.
Патетично, стараясь донести свою точку зрения до Гитлера, Розенберг процитировал протесты своих эмигрантов, за влияние которых на рейхсминистра Гитлер неоднократно ему выговаривал. Ключом к его жалобе стало принятие СС в качестве официальной концепции термина «народы России». Эта фраза, утверждал Розенберг, «означает признание всей старой территории в качестве русской собственности и включение в эту концепцию всех нерусских».
«Закономерным результатом такого требования к военнополитическому руководству [генералом Власовым] всеми нерусскими народами и их подчинению его командованию стала единодушная враждебность. Я позволю себе, мой фюрер, – продолжал Розенберг, – приложить копии протеста председателя Национального комитета туркестанского единства [Вели Каюма]; аналогичные заявления сделали Белорусский центральный совет, комитеты кавказских народов, а также украинские группы…»
Альтернативой, которую он поддерживал, являлось создание сепаратистских центров: «…Я создал в Восточном министерстве отделы управления для всех народов Востока, которые теперь могут считаться хорошо себя зарекомендовавшими… и они готовы для того, чтобы признать их в качестве национальных комитетов, если таковые соответствуют целям немецкой политики».
Сам Розенберг знал, что это не так. Он чувствовал себя куда в большей безопасности, излагая свои излюбленные жалобы на вмешательство со стороны: «Я столкнулся с ситуацией, когда самые разные правительственные ведомства считают себя способными самостоятельно справиться с проблемами Востока, и я должен отметить, что их первые публичные усилия представляют собой такую угрозу для восточной политики, что я чувствую себя обязанным донести свое беспокойство до вас, мой фюрер».