Рот поместил себя в творческий пузырь. Он живет один за городом. Работает семь дней в неделю, встает рано утром и отправляется в двухкомнатную студию в 50 метрах от дома. В студии он находится весь день до позднего вечера, пишет Ремник.
«Я живу один, я ни за кого не отвечаю, ни перед кем не отчитываюсь, никого не развлекаю, – говорит Рот. – Я один решаю, чем, когда и сколько я буду заниматься. Обычно я пишу днем, но, если захочу вернуться в студию после ужина, я не стану сидеть дома в гостиной только потому, что кто-то весь день промаялся в одиночестве и теперь хочет болтать или веселиться. Я иду и работаю еще пару часов. Если я просыпаюсь в два часа ночи – хоть и редко, но такое случается – и понимаю, что в голову пришла ценная мысль, я включаю свет и пишу прямо в спальне. У меня тут эти желтые блокноты по всему дому. Я читаю до самого позднего часа, если захочу. Если я просыпаюсь в пять утра, не могу уснуть и хочу поработать, я вылезаю из постели и иду работать. Так я пишу. Всегда наготове. Как дежурный врач в приемном покое, которого в любой момент вызовут к тяжелому пациенту… И тяжелый пациент – это тоже я».
Рот свел к минимуму все аспекты своей жизни, кроме работы. Возле письменного стола он прикрепил две записки: на одной – «Оставайся на месте», на другой – «Ничего лишнего» («лишнее» – это любое искушение отвлечься, кроме его базовых потребностей вроде писательства, еды, питья, зарядки, сна и уединения).
Такая жизнь может показаться унылой и обедненной, если игнорировать тот факт, что сам Рот чувствовал себя вполне довольным и счастливым. Эта «одиночная миссия», которую сам он сравнивал с суровой казарменной жизнью солдата, заставила его способности и писательское воображение работать в круглосуточном дежурном режиме.
«Это был замечательный опыт, – делился Рот. – Страстность воспоминаний в их мельчайших подробностях – вот что связывает дни между собой – дни, недели, целые месяцы. Я получал огромное удовольствие от такой жизни. Я думаю, любой писатель получает от этого удовольствие, поэтому мы все этим и занимаемся – связываем дни воедино. Я это делаю, ведя суровую жизнь аскета».
Мне пузырь Рота не кажется унылым, странным или мизантропическим. У него были идеи, требующие выражения. Чтобы реализовать их, он выбрал удобный для себя аскетичный образ жизни.
Жить в пузыре – не значит удалиться в пустыню или пещеру от мира и людей. Это состояние сознания, когда хочется убрать, отодвинуть на время все, что отделяет и отвлекает тебя от работы. Но важно не скатиться при этом в асоциальность. Ричард Аведон прожил в пузыре большую часть своей творческой жизни. Этим пузырем стала большая студия на восточной стороне Верхнего Манхэттена, набитая ассистентами. Сам Аведон – исключительно социальное существо: доброжелательный, внимательный и чуткий, очень предан своим друзьям, наделен исключительным даром располагать к себе людей. Полагаю, больше, чем он, знаменитостей и значимых людей встречали и знали в своей жизни только главы государств и ведущие ток-шоу. И тем не менее студия Аведона обладает всеми характеристиками идеального пузыря. Она закрыта, автономна, недоступна для помех извне, что позволяет ему работать в уединении, будучи окруженным людьми. Его секрет – камера и харизма, привлекающие, заманивающие весь мир в этот пузырь. В пузыре, так хорошо знакомом ему, но незнакомом его посетителям, готовит, вспоминает, он концентрирует, соединяет и шлифует, постоянно совершенствует свое искусство.