— Читай, дочка. Токмо поганые слова пропускай, не произноси.
— Тут обгорело, не поймешь сразу:
«...адили два схорона. Взяли тридцать ...док руды. Возвернемся. Убиты Мироша ...вин и Егорка Зойкин. Гусляр — царский дозорщик, ...ас утек на челне. Ловите вражину по реке. ...айте его сестру — Зойку Поганкину».
— Кто писал? — спросила Дарья, вздыхая облегченно.
— Хорунжий.
— А про блуд ить нет слов, — присела знахарка на опрокинутую шайку.
— Да и быть не могло, — грустно, израненно опустила ресницы Дуня.
— Я переломаю ноги Зойке Поганкиной! — начала разъяряться Дарья.
В избе раздался визг Олеськи. Меркульев вообразил все пакостные слова Ермошки в писульке. Но девчонка, значит, явно дала ему повод! Ах, дуреха! Атаман схватил кожаный пояс с медными наклепками и напросился на Олеську, которая сидела у окна и читала сказание о смуте Авраамия Палицына.
— Я тебе покажу Ермошку! Я тебя изъермолю, дрянь! — приговаривал отец, хлестая наотмашь юницу.
Он рассек ей бровь, ожгутил шрамами лебединую шею. Она выскочила на крыльцо, обливаясь кровью, закрывая голову руками.
— Я забью тебя до смерти! Я тебе покажу любовные писульки! — бушевал Меркульев, вырываясь вслед за дочерью из сеней.
Олеська спрыгнула с крыльца, минуя ступеньки, побежала через огород к речке. Дарья встала и толкнула резко мужа в бок. Он перелетел через узорчатые перила, опрокинулся и ухнул головой в огромную пожарную кадку. Вода всплеснулась до крыши, окатила весь двор.
— Захлебнется ить! Вытаскивай! — заметалась знахарка.
— Охолонет и вылезет сам, — успокоила ее Дарья.
Меркульев выбрался из бочки с трудом. Головой ударился, плечо ободрал, колено сильно разбил о край кадухи. Но ярости у него не поубавилось. Он, отбрызгиваясь, вцепился за оглоблю. Дарья снова подскочила к нему и толкнула в грудь напористо, двумя руками. Меркульев плюхнулся в корыто с намешанной жидко глиной.
— Ты одурела, Дарья? — спросил он, увязая в желтой жиже, размазывая по лицу печную слизь.
— Нет, не одурела. Слушай послание от Хорунжего. Читай, Дуня. У отца руки мокрые и в глине.
Меркульев вылез из месива, сообразил, что допустил ошибку. Начал смешно вытирать руки о чистый, висящий на бечеве рушник.
— Да, отец! У тебя руки грязные! — заключила многозначительно Дуня.
— Господи! — закрыл безысходно глаза Меркульев.
— Толкни меня в глину! — шепнул Федоска Глашке, соскочив с козы.
Он встал спиной к корыту. Глашка выполнила просьбу друга с явным удовольствием. Толкнула Федоску, опрокинула в глиняную жижу. Но не удержалась и сама улетела, завизжала от восторга.
— Господи! — закрыла слезно глаза и Дарья.