– Да в чем дело?
– Вы умеете молиться? – спросил Валентин, отступая по 83-й улице. С каждой секундой шум бессвязной музыки нарастал.
– Не молился лет двадцать, – сказал Гарри.
– Тогда учитесь, – был ответ, и, развернувшись, Валентин побежал.
Не успел он сделать нескольких шагов, как по улице с севера двинулась волна темноты, гася на своем пути дорожные знаки и фонари. Неоновые вывески тускнели и умирали; кое-где из окон верхних этажей полетели возмущенные голоса, и, в то время как исчезали огни, музыка, будто вдохновленная проклятиями, встрепенулась в еще более лихорадочном ритме. Сверху донесся воющий звук. Подняв голову, Гарри на фоне закрутившейся воронки облаков увидел опускающийся на улицу косматый силуэт, в кильватере которого тянулась жуткая вонь гниющей рыбы. Без сомнений, его мишенью был Валентин. Перекрывая вой, музыку и несущуюся из окон ругань, Гарри крикнул, но одновременно с его криком донесся из темноты и резко оборвался жалобный вопль Валентина.
Гарри стоял во мраке, и ноги отказывались нести его туда, откуда прилетела мольба. Тошнотворный смрад по-прежнему бил в нос. И тут другая волна – энергии, прокатившись вдоль улицы и смыв темень, разбудила фонари и неоновые вывески баров. Достигнув Гарри, она обнажила то место, где он в последний раз видел Валентина: никого – пустынный тротуар до следующего перекрестка.
Суматошный джаз умолк.
Ища глазами человека, зверя или останки того или другого, Гарри медленно двинулся вперед. В двадцати шагах от того места, где он стоял, асфальт тротуара был мокрым. К его радости, не от крови – жидкость цветом и мерзким запахом напоминала желчь. В разлетевшихся брызгах кое-где виднелись мелкие кусочки того, что могло бы быть человеческой плотью. Валентин несомненно боролся и даже ранил напавшего: чуть дальше на тротуаре виднелись следы крови – туда, видно, раненое существо отступило, чтобы повторить атаку. Гарри сознавал, что перед такой свирепостью его скудные силы абсолютно бесполезны, и тем не менее остро чувствовал свою вину. Он ведь слышал крик и видел пике нападавшего, однако от страха подошвы его ботинок словно приклеились к тротуару.
Такой же страх душил его на Уикофф-стрит – в тот момент, когда демонический любовник Мими Ломакс окончательно отбросил все притязания на человеческий вид. Комната тогда наполнилась невыносимой вонью эфира и человеческих нечистот, и демон, поднявшись во весь рост в своей жуткой наготе, показал ему такое, от чего Гарри едва не поседел. То, что тогда увидел Д’Амур, так с ним и осталось. Навсегда.