– Дверь открыта, – произнес женский голос.
– Чего же ты ждешь? – второй голос. Баттерфилд.
Гарри задержал дыхание, когда источник свечения снова двинулся – предположительно, к двери – и затем чуть потускнел, переместившись в квартиру.
– Бежим, – поторопил он Барбару. Она спустилась с ним на три-четыре ступени, но неожиданно ее рука резко метнулась к его лицу и ногтями разодрала щеку. В попытке защититься Гарри выпустил ее запястье, и в то же мгновение Барбара рванулась прочь – наверх.
Он выругался и запнулся, пытаясь догнать ее, но вялую Барбару словно подменили – она сделалась изумительно проворной. Сквозь легкую вуаль света с лестничной площадки он смотрел, как она добежала до верхней ступеньки и скрылась из виду.
– А вот и я! – донесся ее голос сверху.
Неподвижно стоял он на лестнице, не в силах решить – уходить, или остаться, или не шевелиться вообще. После Уикофф-стрит он люто ненавидел лестницы. В следующее мгновение свет наверху взорвался ослепительной вспышкой, перечеркнув Гарри тенями перил, и снова угас. Он потрогал лицо: царапины глубокие, но крови чуть. Был бы от Барбары прок, рванись он ее выручать? Никакого. Пустой номер.
Но когда надежда на помощь Барбары угасла, из-за угла сверху донесся звук – негромкий и мягкий, то ли вздох, то ли шаг. Неужели ей удалось вырваться? А может, не добежав до двери квартиры, она решила, что безопасней вернуться? В тот момент, когда Гарри взвешивал шансы, он вдруг услышал ее:
– Помогите… – голос был призрачней призрачного, но, бесспорно, принадлежал ей.
Гарри достал свой 38-й[12] и пошел наверх. Не успел он завернуть за угол, как почувствовал, что волосы на загривке встают дыбом.
Она была там. И тигр – тоже. Зверь стоял на лестничной площадке в каком-то футе от Гарри: тело налито скрытой мощью, глаза желто-блестящие, брюхо неправдоподобно огромно. А в его широченной глотке – Барбара. Гарри встретился с ней глазами и увидел в них проблеск понимания, и это было печальней любого помешательства. Зверь пару раз дернул головой, поудобнее укладывая в пищеводе жертву, проглоченную, скорее всего, целиком. Ни капли крови не осталось ни на площадке, ни на морде тигра – лишь отвратительное зрелище лица молодой женщины, исчезающего в темно-розовом туннеле звериной глотки.
Она испустила последний крик из брюха твари. Тигр икнул, и Гарри показалось, что зверь попытался ухмыльнуться: морда причудливо сморщилась, глаза сузились, как у улыбающегося Будды, губы загнулись внутрь, обнажив серпы великолепных клыков. За красочным звериным фасадом стих женский крик. И тут же тигр прыгнул.