Эвальд Йоханнисен входит в буфетную, открывает холодильник, достает банку кока-колы. Вскрывает, поднимает, словно собираясь сказать тост, делает несколько больших глотков.
Ты явно стосковался по кофеину, думает Карен и в ответ приподнимает свою кружку.
— Ты бы поосторожнее с этой штукой, — мягко говорит она, кивая на банку с колой. — Вредно для сердца.
— Иди к черту.
— Точнее, в северную Францию. Уезжаю вечером в субботу. Буду сидеть на ферме и пить вино, пока вы тут надрываетесь в снежном буране.
Йоханнисен отпивает еще глоток, утирает рот тыльной стороной руки.
— Ну-ну, пришлось тебе все-таки сдаться. Не дали тебе тратить время и ресурсы на то, что можно было раскрыть меньше чем за неделю. Обидно, поди.
Он пододвигает стул, садится. Прислоняется к спинке, скрещивает вытянутые ноги, снова подносит банку с колой ко рту.
— А ты шныряла по округе, допытывалась, что происходило здесь пятьдесят лет назад, вместо того чтобы присмотреться к тому, что у тебя перед носом. — Он отпивает глоток и, открыв рот, рыгает.
Карен старается не скривиться, кладет голову набок и улыбается:
— Стало быть, вы со Смеедом уже поболтали. Что он еще рассказал?
— Ты имеешь в виду про то время, которое ты истратила, разглядывая старый фотоальбом, бегая по пабам и болтая со стариками-хиппи? Нет, про это я и сам мог прочесть. Юнас попросил меня просмотреть твои записи, н-да, чтение не больно-то поучительное.
— Тем не менее ты все прочитал. Как трогательно.
— Так ведь пришлось, ведь я буду на связи с прокуратурой, раз ты решила смыться, поджав хвост.
— Ах, но я рада, что ты прочел и распечатки допросов Линуса Кванне. Уверена, что для тебя они достаточно убедительны. В точности как для Веген, Хёугена и Смееда. Хорошо, что вы заодно.
— Какого черта ты имеешь в виду?
— Ровно то, что сказала. Вы получили все, что считаете нужным. Извольте!
— Выходит, ты по-прежнему не считаешь Кванне виновным. Так?
Эвальд Йоханнисен фыркает и смахивает с подбородка струйку пены. Карен, не отвечая, пристально смотрит на него, ждет продолжения.
— Я, черт подери, не упустил ни единой мелочи, которую ты раскопала, разговаривая со старыми дезертирами, или добыла, сидя в пабе со старыми трепачами. Хиппи, датчанка-акушерка и брошенные дети — полная бессмыслица. И допросы Кванне я прочел. Нет ни малейшего сомнения, какие выводы тут напрашиваются. Если ты этого не видишь, для меня вообще загадка, зачем тебя понесло в полицейские.
Карен подходит к мойке, ополаскивает кружку, ставит вверх дном на сушилку. Оборачивается.
— Знаешь, Эвальд, я и сама задаю себе этот вопрос.