— Сущее безумие. — Герман, ведомый двумя обычными для всех ученых (тех, кто является настоящими учеными, а не карьеристами от науки) чувствами — любопытством и бесстрашием, которое, надо полагать, являлось производным от любопытства, направился к выходу и вскоре зашлепал там по воде. — Ох ты ж ничего себе!
В этот момент что-то особенно громко стукнуло прямо над головой, и Герман буквально отлетел от входа, крепко приложившись спиной об пол.
— Живой? — поинтересовался у него я, заметив, что ученый шевелится. В самый первый миг я за него испугался, но тут ведь как — если ты убит, то падать не надо. Ты просто сразу станешь ничем. Раз шебаршится, стало быть, жив.
— Не вполне, — ответил тот и со стоном сел на полу. — Однако!
— Что это было-то? — опасливо поинтересовался Арам.
— Молния. — Герман потряс головой. — Над нами сейчас, похоже, самый эпицентр погодного безобразия. Но это ненадолго, тучи по небу движутся просто с сумасшедшей скоростью, скоро атмосферный фронт уйдет дальше.
— Н-да. — Я почесал затылок. — Боюсь, наделала эта красота бед в крепости. За дома-то я не беспокоюсь, там такая кладка, что ее и артиллерией не сразу раскурочишь. И за людей я не слишком тревожусь — народ у нас умный, пуганый, под молнии доброй волей не полезет. А вот подсобные хозяйства — пасека там, виноградники — это пострадать могло. Я уж молчу о сушилках на берегу. А ведь я предупреждал, ведь говорил…
— Может, и обойдется. — Голд вздохнул. — Не забывай — этот виноград как-то в лесу рос и выживал. Или ты думаешь, что здесь раньше такого не было?
— Возможно, что и не было, — вместо меня ответил Герман, окончательно оклемавшийся после полета. — Гипотетически до нас тут вообще ничего не было, и все появилось только тогда, когда появились мы. И то не сразу. Хотя, если предположить, что это не так… Но тогда такой дремучий лес логических выкладок начинается, что в него лучше и не лезть.
Бедняга Луиджи, он так переживал, что осадков нет. Теперь они есть, но много ли ему с них радости?
А что до предположений… Их куча. И у меня тоже есть свои собственные мысли на этот счет.
Тем временем грохот над головой подутих, зато появился какой-то мерный гул.
— Господи Иисусе, это еще что такое? — страдальчески сказала Милена. Она сидела на полу, обняв колени, и смотрела на меня испуганными глазами.
— Сейчас глянем. — Герман, которого жизнь, похоже, ничему не учила, снова поднялся на ноги и рванул к выходу.
— Вот же неугомонный, — покачал головой Голд. — Как ребенок, честное слово.
— Это дождь начался, — сообщил нам Герман через мгновение. — Точнее ливень. А еще точнее — я не знаю, как такое называется.