– Если тебе от этого станет легче, на моем столе высится куча бумаг, потому что я не мог сосредоточиться. В конце концов я махнул рукой и ушел с работы на час раньше. – Лахлан одаривает меня такой искренней улыбкой, что я чуть не прижимаю руку к груди от боли. – Но если ты хочешь и дальше смотреть по сторонам, то ради бога… не позволяй мне тебя прерывать.
– Не-а. – Я ерзаю за сиденье. – Расскажи лучше о своем доме.
– Что ты хочешь узнать?
– Как он выглядит?
Он пожимает плечами.
– Дом как дом.
– Не ленись, рассказывай, – уговариваю я. – Хочется услышать подробности.
– Он небольшой. Две спальни, одна ванная комната. Небольшая кухня и гостиная. Ковер старый, устарел вместе с техникой, но мне нравится.
– Ты сам обставил его?
Он пристально смотрит на меня.
– А как ты думаешь?
Я улыбаюсь и смотрю, как закат красиво окрашивает небо.
Мы едем по автостраде в объезд Маклина. Я смотрю в окно, и мой родной город пролетает мимо меня, похожий на размытое световое пятно. По идее я должна испытывать тягу к городу, в котором выросла, но в эти минуты я ничего не чувствую. Единственное, что у меня есть, это воспоминания о Лане. Они тянутся к моему сердцу, кричат мне, что Лана где-то там. Пусть не в Маклине, но где-то рядом.
Мы несколько раз сворачиваем туда-сюда. Два часа пути пролетели незаметно, и вскоре мы въезжаем на окраину Шарлоттсвилля. Мы заходим в закусочную и заказываем жирную еду, при виде которой мой желудок начинает урчать.
– Мы почти на месте, – говорит Лахлан.
– Все в порядке, – заверяю я его. – Мне весело.
– Просто сидя в машине?
Я пожимаю плечами и незаметно вытягиваю из бумажного пакета немного картошки фри.
– Зато я вижу твою новую жизнь в этом городе.
– Я пока еще привыкаю, – признается Лахлан. – Но как здорово, когда никто не знает твоего имени. – Он смотрит на меня. – Тебе бы понравилось.
– Если я когда-нибудь выйду из Фэйрфакса, – бормочу я.
– Непременно выйдешь, – твердо говорит Лахлан.
Мы выезжаем из города. Машины встречаются реже, дорога становится хуже и уже. Лахлан вынужден сбросить скорость, объезжая выбоины.
Лахлан сворачивает на гравийную дорогу. В моих венах бурлит возбуждение. Когда мы выехали из Шарлоттсвилля, пошел снег. Фары высвечивают замороженные песчинки, делая их похожими на миллионы танцующих в воздухе снежинок.
Его подъездная дорожка довольно ухабистая. Меня трясет и подбрасывает на сиденье, я цепляюсь за ручку над головой.
– Ты трясешься по этим ухабам ежедневно?
– Ага.
– И как только твоя машина это выдерживает?
– Подумаешь, пара-тройка кочек, – отшучивается Лахлан.