— Мари, дорогая, выезжаем завтра рано утром, — в гостевую спальню нашего дома в городе Голуэй, с улыбкой на лице вошла моя близкая подруга, наставница и в последние четыре года человек, не отходивший от меня ни на шаг. Мили, двадцати восьми лет от роду, сирота, но это не мешало ей радоваться жизни и вносить со своим появлением гармонию и свет, а мне любить её, как саму себя.
— Отлично, — не поворачиваясь, ответила я. — Скорее бы. Не могу здесь больше находиться.
Я передёрнула плечами, сбрасывая с себя ледяные щупальца, которые окутывали этот дом со дня похорон Софи.
— Ты уже закончила? — Мили подошла ко мне, и теперь мы обе всматривались в картину.
— Да, но чего-то не хватает, — я постучала кисточкой по подбородку и вновь посмотрела на сад, который просто нарисовала в своём воображении.
— Нет, что ты. Это просто невероятно красиво, Мари. У тебя такой талант, — она приобняла меня за плечи, а я улыбнулась. Талант, который все называли мазнёй и пустой тратой денег.
— Ты маму не видела? — Повернувшись на стуле, спросила я, откладывая кисточку.
— Думаю, ты знаешь, где она, — хмыкнула Мили и села на постель.
— Опять заперлась в своей комнате, — констатировала я.
— Ты уже поговорила с ними? — Напомнила мне о самом главном моя подруга.
— Нет, боюсь. Ты же знаешь, как они к этому относятся, — тяжело вздохнув, сказала я.
— Но, вероятно, сейчас всё изменилось. Ты осталась одна, а Софи больше нет. И теперь они будут оберегать тебя, и тебе больше не нужно будет избегать людей, — уверенно произнесла Мили, а я позавидовала таким суждениям.
— Ладно, пойду сейчас. Всё равно, терять мне больше нечего, — сделав глубокий вдох, я встала и сняла испачканный фартук.
— Удачи, детка, — ласково улыбнулась Мили.
Выйдя из комнаты, я прислушалась к звукам. Тишина. Мёртвая тишина. Поёжившись от этого ощущения, спустилась вниз и прошла к кабинету отца.
Тихонько постучав, я услышала глухой, охрипший голос:
— Никого не хочу видеть!
— Это я, папа, — открыв дверь, произнесла я.
За эту неделю мой отец осунулся, постарел и как будто, сдулся. Боль и жалость уколола внутри, но я, взяв всю свою уверенность «в кулак», шагнула в тёмное пространство.
— Я сказал, что не желаю никого видеть, а особенно тебя, — с отвращением произнёс он, запивая свои слова коньяком, а я сглотнула обиду. Это нормально, это привычно.
— Завтра уезжаю, и хотела бы поговорить. Ты знаешь, что этот год последний в пансионе, и я буду поступать в университет. Я выбрала куда. В школу искусств, — быстро сказала я и сжалась в ожидании ответа.
Отец поднял на меня голову, и его лицо исказила гримаса, а затем он рассмеялся. Жутко. Меня затрясло от этого смеха, и я обхватила себя руками.