Вот ведь тварь! Бросила его! Подставила! Зверь, конечно, ринется по прямой. Теперь ему и выбирать не надо, одна цель, и он уже достаточно близко, чтобы совершить решающий прыжок.
Кондр почувствовал, неизвестно как, но почувствовал. Может, земля слишком сильно дрогнула от мощного толчка. Зверь прыгнул. На него. И сразу же грохнуло, оглушительно, взорвало воздух.
Звук оказался осязаем. Направленной мелко вибрирующей волной пронёсся возле самого уха. И новый грохот, похожий на двойной раскат грома.
Что-то огромной и тяжёлое врезалось в спину, сбило с ног. Кондр едва не перекувырнулся через голову, пролетел по воздуху, потом ещё проехался по траве, даже сквозь одежду обдирая кожу. Боль от удара оглушила точно так же как грохот, почти накрыла темнотой беспамятства. Ещё и сверху навалилось что-то, но Кондр его почти не почувствовал, оглох, ослеп, перестал адекватно воспринимать реальность.
Когда чуть пришёл в себя, он увидел почти перед носом ботинок, определил мгновенно ‒ Торий. Тот шагнул дальше, и тяжесть, давившая сверху, исчезла, а сквозь вату в ушах пробилось недовольное:
‒ Я же кричал: «Разбегайтесь в стороны!» Что непонятного?
Теперь до Кондра дошло, почему вдруг Фео рванула прочь. Она услышала и поняла. Ну ещё бы! Ведь не кто-нибудь приказал ‒ суперкрутой Торий, от которого она млеет и тащится. Скрежетнул зубами, приподнял голову, тряхнул ею, разгоняя остатки мути, сел и только тогда всё разглядел и осознал по-настоящему.
Торий держал пистолет. Оружие как-то чересчур органично смотрелось в его руке. Пальцы охватывали рукоятку умело и без напряжения, словно обнимали, а указательный до сих пор лежал на спусковом крючке. А совсем рядом с Кондром на земле валялся зверь. Мощная жилистая лапа почти касалась ноги, под большими изогнутыми когтями застряла земля и обрывки травы. Мёртвый. Уже не дёргался и не дышал.
Увидев зверя первый раз, Кондр ухватил только общий облик, а чётче всего запомнил прицельный слишком осмысленный взгляд, но теперь его можно было рассмотреть как следует.
Довольно крупный, поджарый. Морщинистая шкура цвета высохшей земли, нечто среднее между серым и коричневым, почти целиком лысая, совсем как старый протёртый до основания ковёр, только местами торчали кустики жёстких толстых волосков. Пасть, широкая с отвислыми слюнявыми губами и частоколом пожелтевших острых зубов, приоткрыта. Фиолетовый язык влажной тряпкой свесился набок.
‒ Я же не мог в него стрелять, ‒ по-прежнему выговаривал Торий. ‒ Вы мешали. Закрывали. А если бы попал не в того?
Кондр не смотрел на него, но слишком легко представлялось, как при последних словах Торий презрительно скривил губы, показывая, что на самом-то деле ему всё равно: в того, не в того.