— Да, да, глубокие карманы! — обрадовалась тетка.
На балкон вышел господин Котляр с золотой цепью на животе и с такими же оттопыренными ушами, как у сына его Коти. И хотя он нас видел, но делал вид, что не видит, и смотрел на облачко. Тетка, заглядывая ему в лицо, сказала: «Здравствуйте!» — и ущипнула меня, чтобы и я сказал «здравствуйте», и только тогда он посмотрел на нас и, медленно приподняв котелок, ответил:
— Здравствуйте! — с таким видом, будто дал нам денег.
Тетка, заулыбавшись, трижды повторила: «Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!»
— Ведите его, — проговорил господин Котляр. — Довольно ему рвать чужие груши!
Но я-то отлично знал, что в садике у него нет ни одной груши, а растет только дикое дерево с черными ягодами, из которых мы делали чернила.
— Ой, его надо бить, ой, его надо шлепать, — крикнул из окошка рыжий ребе, — чтобы он знал, где «а» и где «б»!
— Где «а» и где «б»... — хором повторили мальчики...
Ребе, ребе!...
В темной, продымленной комнате, кишевшей клопами и пропахшей луком, чесноком и всеми сладкими и горькими еврейскими блюдами, сидели двадцать мальчиков, тесно прижавшись и изнывая, щекоча друг друга, царапаясь, пересчитывая друг другу ребра и обыгрывая друг друга на крючки от штанов.
Сзади нас стоял бегельфер — помощник ребе, рыжая морда — и держал наготове канчук.
Меня уткнули в желтую истлевшую книгу, и ребе, усмехаясь, пропел:
— Вот это будет алеф! Алеф — это начало...
И задремал.
Бегельфер притронулся к моей спине канчуком и, брызгая слюной, произнес:
— Вот это будет алеф!
И мальчики заорали, торопясь и заикаясь:
— Вот это будет алеф!
И я в тоске и отчаянии закричал:
— Вот это будет алеф!
Ребе проснулся и снова нехотя затянул:
— А-л-е-ф!
И вес мы тотчас подхватили:
— А-л-е-ф!
Весь первый день я, раскачиваясь, напевал: «А-л-е-ф!»
И весь второй день я, раскачиваясь, напевал: «Б-е-й-з!»
А когда я вдруг сказал «А-л-е-ф!», ребе встрепенулся и, напевая: «Б-е-й-з!, стукнул меня кулаком:
— Грубиян!
И бегельфер, рыжая морда, вытянул меня канчуком:
— Грубиян!
И мальчики, раскачиваясь и не отрываясь от книг, зашептали:
— Грубиян! Грубиян!
Рыдая, я показал ребе фигу.
Протирая глаза, он рассматривал грязную мою фигу, не веря. Он ясно видел ее, ребе, и все-таки не верил. Мне надоело, и я опустил руку.
— Мальчики, может, я сплю? — в ужасной тоске произнес ребе, все не веря.
Я снова показал фигу, чтобы уже не было никаких сомнений.
— Нет, вы не спите, ребе, — сказали мальчики.
— Что же он мне показывает? — спросил ребе и взялся за канчук.