Видишь, чего ему — спецмолочка захотелось!.. Спецмолочишка. Или забыл, старый дурак, что до сих пор в молодых писателях ходишь?
Давай-ка лучше о чем-либо другом. Что повеселее.
О чем?
Хотя бы о счастливых временах там, на Антоновке… О том хотя бы, как он, твой «Митя Подковыркин» начинался… Как он родился, Подковыркин.
Митей звали сапожника. Работал в мастерской у нас на стройке. Мастерская тогда совсем крохотная была: единственная комнатенка в торце двухэтажного дома, одного из первых в поселке. Редакция помещалась в соседнем доме, совсем рядышком. А тогда ведь все было рядом — на маленьком пятачке, ну, предположим, сто пятьдесят на двести метров, располагались и управление треста, и все, какие только были в ту пору общественные организации, и все остальное: сельсовет, милиция, магазин, больница, столовая, почта со сберкассой, баня с парикмахерской, фотография, обувная мастерская… Уолл-стрит. Пикадилли. Гинза. Или, как тайно считали эти, из Комсомольска-на-Амуре, фонари — Аллея Первых Сталеваров.
Как-то раз по дороге на работу я отдал в ремонт просивший каши ботинок, а до редакции потом вдоль этой аллеи на одной ножке допрыгал… действительно, были времена!
Но это уже чуть позже. А сначала я думал, мне крупно не повезло.
Пришел в мастерскую в первый раз, протягиваю с порога ботинок, обращаюсь ко всем трем сапожникам сразу: мол, кто поможет?..
Двое даже глаз на меня не подняли, много вас тут ходит, это ясно, зато третий вскинулся, сказал почему-то радостно: «Счас!..»
Уже по тому, как дернулась при этом у него голова, как слегка повело губы, ясно стало, что инвалид… Сначала странной, словно вприпрыжку, походкою с дамской туфлей в обеих руках он прошкандылял к полкам с готовой обувью, а стоило ему туфлю положить, кисти рук у него безвольно повисли на уровне груди, и, пока он прыгающей своею походкой шел ко мне, они беспомощно покачивались…
Я ведь еще мальчишка был — у меня беспощадно пронеслось: этот тебе отремонтирует! Этот даст!..
Но поразительная штука: как только мой башмак оказался у него в руках, руки словно ожили, и пальцы заскользили по ранту, по подошве забегали с такою сноровкою, что мне вдруг сделалось ясно: это — мастер!
Сколько я потом удивлялся странным этим рукам, которые мгновенно преображались, стоило им прикоснуться к р а б о т е, к д е л у.
Так и хочется думать: целебная сила д е л а.
Починил ботинок он на славу, но это надо знать, сколько мне тогда приходилось бить башмаки — и по бесконечной, еще без дорог, Антоновке, и по улицам Новокузнецка, когда там в типографии версталась газета, и хотелось успеть хоть маленько хлебнуть той, «городской», жизни…