— Сыпь, бабуля, сюда!
Но она тронула чашу на весах, а жиловатой сморщенной ручкою начала по одному перекладывать яблоки мне за пазуху, переложила и сухонькие пальчики тут же протянула к мешку, стала накладывать новую горку, опять с походцем, да еще с каким!.. Неизвестно, что больше было: сам вес или этот ее походец.
— Ешьте, мой внучек, ешьте!
Говорила и кланялась.
А я стоял перед нею с душой нараспашку.
Милая бабушка, если б знала, что ты в нее тогда вложила!
Но в ту уже довольно далекую теперь пору яблоки твои были куда спелее того, что так медленно зреет в человеческом сердце…
Не поклонился тебе.
Только с насмешкой поглядел на твоих соседей по базарному ряду — и на отпетое армавирское жулье, на поднаторевших армян-перекупщиков и на тех, в ком высокая плетуха из драни либо лыковый пестерь выдавали бывшего русака-северянина или перебежчика-чалдона, переселенца совсем недавнего: только-только поднял свой сад, только-только начал торговать — за тем на жирные кубанские земли да под щедрое солнце и приехал!
Когда шел потом по базару дальше, у меня был видок школяра-недомерка после удачного набега на чужой сад — тугие яблоки не только оттягивали рубаху на животе и по бокам, но и лежали за спиною. Я выкатывал их оттуда по одному, и они хрупали на зубах так, что на меня оборачивались, это я помню, а думал я небось что-нибудь беззаботное: а чударесная бабка, и правда!.. Вот было бы законно, если бы она приехала на нашу Антоновскую площадку и стала там почти задаром раздавать свои яблоки. И я бы приводил на крошечный базарчик посреди поселка своих корешков, эту братву, которая съехалась к нам на стройку со всех сторон света, и от комсомольского штаба мы бы прямо вручили ей грамоту — придумали бы какую, — а наши местные обдиралы да приезжие спекули тоже при этом воротили бы морды…
Вернись к ней, парень! Поговори с ней еще чуток.
Нет!..
Разве мог я тогда предположить, что много лет спустя буду мучительно стараться припомнить и всякое словцо, и каждый жест?
Но останутся лишь общие черты того июльского дня.
Вот ранним утром с дальнего, набитого духотою поезда Новокузнецк — Кисловодск схожу я на сонный, но прибранный, уже с разводами от метлы, с пятнами после поливки, перрончик и в безлюдном и тихом привокзальном буфете кружкой сытого пива праздную встречу со своею богатой, всегда цветущей родиной… Вот иду по уютным улицам белого среди буйной зелени, среди ярких цветочных клумб городка, вот выстаиваю длинную очередь за билетом на старой междугородной станции, от которой пыльные, прокаленные степными ветрами автобусы тряслись тогда в основном до окрестных хуторов да станиц… Вот какой-нибудь симпатичной сверстнице, больше для того, чтобы с нею позаигрывать, поручаю присмотреть за полупустым своим чемоданом да тощим рюкзачком, которые любому уважающему себя армавирскому вору не навязал бы и силою…