Конюх бежал почти до рассвета, пока система не предупредила его, что надо отдохнуть и ввести в организм животные белки. Аким давно уже догадался, что никакие это не белки, а так глупые баре называют еду. Усевшись под деревом на обочине дороги и прислонив у дерева свою гитарную рогатину, конюх раскрыл котомку, собранную ему в Радужном и начал выкладывать на чистую тряпицу еду. Внезапно возле ноги у него замяукал котенок. Он терся об его ногу, обвиваясь веревкой — выпрашивал еду.
— О, котейка. Откуда ж ты тут взялся ласкучий мой? Ходь сюда сердешный, я тебя покормлю, да обогрею.
— Что ж ты, добрый молодец, животинку кормишь, а со мной не поделишься? — услышал Аким позади себя насмешливый голос.
— Так садись, добрый человек, отведай, еды чего Бог послал. Тут хватит и на котейку, и на доброго человека.
— А ты почем знаешь, что я добрый человек?
Подсел к конюху молодой еще парень, высокий, русоволосый, с кудрявой бородой. Аким смерил его взглядом. Видно, что силушкой не обделен детина. Руки сильные, хваткие. Глаза быстрые, намётанные. Походка кошачья, тихая. Из-за голенища торчит рукоять ножа.
«Тать, как пить дать, тать!», — пронеслось в голове у Акима.
Он протянул собеседнику хлеб, мясо, сало и лук. Тот медленно, задумчиво огладил бороду и вежливо принял еду. Откусил немного пожевал и хитро посмотрел на Акима. От его взгляда аж душа на вылет пошла, такой он пронзительный был.
— Куда путь держишь, добрый молодец? — спросил парень.
Аким почему-то решил сказать ему всю правду. Тать он и помещику недруг, а раз так, то и мне приятель, решил конюх.
— Конюх я бывший барский. Вот бежал от него, засечь он меня хотел до смерти. К старцу Иннокентию-столпнику.
Парень усмехнулся и ослабил свой взгляд.
— Конюх говоришь, брат?
— Он самый! — кивнул Аким.
— Какая ж нужда у тебя к старцу? Слышал я, он в последнее время чужих особо не привечает.
— Нужда у меня к нему великая — надо, чтобы он дал мне благословение на борьбу с моим барином окаянным, который, обуяемый сатаной, вместе с подельниками своими мерзопакостными, друзей моих хочет поесть, которые в погребе томятся.
— То дело доброе, — одобряюще кивнул парень, — помещик, он как черт гибель вокруг себя сеет. На такое, мыслится мне, старец даст благословение.
— А ты его видел, старца-то?
— Нет, я его сам не видел. Но странники говорят, он на столбе уже почитай, как два десятку лет сидит. Питается водицей дождевой да семенами что птицы ему божьи твари приносят, да ветра плоды какие засохшие приносят. Такой обет он на себя взял перед ликом Божьей Матери. От питания такого у него дерьмо целительной силой обладает. Все кто нему подходит он видит насквозь. Если кто со злом в душе или скверной, какой на сердце он ему петухом кричит, дескать, уйди с нечистым отсюда. И квохчет пока тот не уйдет. А тот, кто и вправду ищет благодати и очищения он тому кусок своего дерьмеца кидает. Приложишь его к местцу болящему и все недуги и омороки говорят, проходят. Да и слова он знает, странники говорят от слов его на человека благодать сходит. Так что иди туда он даст тебе свое благословение.