«Чего он несет, и откуда он тут? Может Митрофану говорит, или барину?» — успел подумать Аким, и, беспомощно свесив голову, отключился еще раз.
После очередного ведра воды Митрофан Силантьич сказал барину, что всё, не жилец конюх, преставится к утру. Это только мертвяка бить прямо на скамье. Доктор Сдохнев пощупав пульс на руке Акима, подтвердил слова управляющего. Илионор Владимирович, однако, возбудился настолько что, наказал бить еще, ему хотелось, чтобы Аким подох прямо у него на глазах, как пес. Он даже подбежал к Акиму схватил его за волосы, приподняв его голову, кричал ему что-то.
Но Аким не слушал барина, чувствуя, что он начинает медленно уходить на тот свет.
«Ну, вот и все Акимка, отмучился. Все. Эх, хорошо-то как, вольно…. Только вот что за бесовщина, такая?»
Его внимание его привлекли неведомо откуда появившиеся перед глазами зеленые буковки. Прочитать, что там написано, конюх не мог: мало того, что буквы натурально плясали перед глазами, так и думать о странной надписи сил не было никаких.
«Бесы, чисто бесы буковки подсунули, перед смертью моей не терпится им, окаянным, душу мою захватить» — и Аким едва шлепая покусанными до крови губами, забормотал молитву.
У окна, выходящего во двор, где было видно место порки, стояла барыня Лизавета Борисовна и беззвучно рыдала, заломив руки на груди.
— Что он там бормочет, Митрофан? — осипшим от крика голосом спросил барин Илионор Владимирович.
Митрофан наклонился, прислушался:
— Так эта, молится, значит. Исповедаться мы ему не дали.
— А ведь грех это Илионор Владимирович! — воскликнул пришедший в себя бухой поп, — надо дать исповедоваться конюху, причастие принять, а потом убивать уже, что мы как нехристи какие. Он же, хоть и мерзавец, а крещеный.
— И то, господа, верно, — сказал Иван Аполлонович, — скушно стало. Пока он кричал, было весело, а сейчас он даже не мычит.
Помещик Пьянокутилов согласно кивнул головой.
— Ваша воля, господа, — сдался Илионор Владимирович, — исповедуйте мерзавца, батюшка Варфоломей, и присоединяйтесь к нам за столом, перекинемся в вист по рублику, — и, обращаясь к управляющему и кузнецу, приказал, — заканчивайте тут все, а потом к свиньям его выбросьте, пускай там подыхает. Пройдемте господа, здесь уже дурно пахнет.
Барин сплюнул и пошел, пошаркивая, с приятелями в дом. Митрофан обратился к попу:
— Давайте батюшка…. Я водичкой его пока полью, авось, полегче немного будет.
Аким в это время пребывал в состоянии прострации и пытался понять, что же там пишут зеленые буковки. Написано было странно, без ятей и еров, видать, тот, кто писал, учился грамоте хуже Акима.