Он прочистил горло и осмотрелся. И тут я тоже заметила людей, которые тем временем собрались вокруг нас. За нашей беседой давно уже следили не только Кассандра, Джулия и Милдред, но и многие другие, кто в этот день гулял по парку, и даже те, которые буквально выходил из близлежащих домов только для того, чтобы посмотреть, что здесь происходит.
– Надеюсь, ты знаешь, что я не романтик и не особо многословен. Но я написал стихотворение, которое прочитаю тебе, если ты пожелаешь, – объяснил мне Томас, и у меня невольно выступил румянец.
– Нет, только не это! – крикнула я резче, чем предполагала, и мое сердце так сильно стучало о грудную клетку, что, казалось, оно вот-вот выскочит наружу. – Для этого у меня слишком мало романтических черт, чтобы я позволила вам еще больше смутить нас на публике.
Томас красноречиво посмотрел на меня, глубоко вдохнул и убрал записку обратно в карман пальто. Он нервничал, и я тоже ощущала дрожь своего тела до самых кончиков пальцев.
И все же я все еще злилась на него. Он любил меня, черт возьми. Наверное, он тоже любил меня все это время, и я нисколько не ошиблась. И это сделало мой вынужденный отъезд три месяца назад еще более жестоким. Этот подлец!
– Хорошо, тогда остается только одно, что я должен тебе сказать, и ты должна знать, что я серьезен, – сказал он, подходя ко мне. Очень медленно, шаг за шагом, он сокращал расстояние между нами. – И, клянусь, я совершенно уверен, что больше не буду искать оправданий, чтобы внушить себе, что тебе было бы лучше жить без меня, – продолжил он, остановившись всего на расстоянии вытянутой руки от меня.
Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него, и мне было невероятно трудно продолжать сохранять свой гнев на него. Его взгляд смягчился, и я уже не могла отвести глаз.
– Анимант Крамб, хочешь ли ты стать моей женой? – совершенно серьезно спросил он, и у меня перехватило дыхание, мысли путались, и я в приступе упрямства просто отказалась сказать «да».
Я не могла себе объяснить, как мне вдруг пришла в голову такая четкая мысль, но я была полна решимости отплатить ему за то, что он заставил меня страдать три месяца, прежде чем пришел сюда, чтобы спросить меня об этом.
– Есть условия, Томас! – довольно резко вырвалось из моих уст, и я могла заметить, как ему пришлось судорожно сглотнуть. – Я больше никогда, – сказала я, – никогда, – повторила я, чтобы это стало предельно ясно, – не ступлю ногой в архив! – закончила я свою фразу, гордо выставив вперед подбородок, и полная решимости не отказываться от своих слов.